Иволгину хотелось пить, ныла спина — повернуться бы на бок, размяться, но нет уж, лежи замертво.
Между тем на востоке посветлело, потянуло свежим ветерком. Под утро, когда Иволгин с минуты на минуту ждал артналета и начала атаки, неподалеку послышался шорох. От японского дота кто-то полз к воронке. Иволгин приоткрыл глаз и увидел подползавшего к нему японца. «Вот те раз!» — тревожно подумал он и застыл как лежал — прикинулся мертвым.
Японец хрипло дышал, озирался кругом, торопливо сунул в Сережкин карман руку, вытащил часы. Затем расстегнул карман гимнастерки, начал шарить на груди и вдруг оторопел, почувствовал теплоту живого тела, частые удары сердца.
Медлить было нельзя. Блеснуло лезвие ножа — удар. Японец без звука клюнул носом в землю.
И тут же от дота донесся негромкий оклик:
— Такасима!
Иволгин прижал руку к сердцу, казалось, оно выдаст его своим оглушительным стуком. От дота донеслось уже громче:
— Такасима!
«Ну, готовься!..» — мысленно сказал себе Иволгин и вынул из кобуры пистолет.
Около дота показались два японца.
«Ну что они там тянут?» — Сергей кинул молящий взгляд вниз, где залегла в тумане его рота.
Японцы подползали все ближе. Неужели конец?..
XV
Взять с ходу Холунь не удалось. Стрелковые роты после неудачной атаки отошли в подлесок, танки стали, наткнувшись на рвы и надолбы, прикрытые фланговым огнем орудий и пулеметов.
Ночью Волобой поехал к командиру стрелковой дивизии уточнить задачу на утро.
Комдив — низкорослый, головастый полковник с загорелым до черна лицом, сказал ему:
— Будем считать ночные дела разведкой боем, а на рассвете двинем, как следует. — И пожалел, что из-за плохой погоды город придется брать без помощи авиации. Главный удар он намеревался нанести на рассвете с восточной, менее укрепленной стороны.
Учитывая предостережение Державина относительно японской дивизии, нависавшей с севера, командир дивизии выдвинул один полк к северным высотам.
Перед Волобоем стояла прежняя задача — прорваться в город через узкий проход между высотами, подавить огневые точки врага и не дать ему перебросить силы к восточной окраине, откуда будут наступать стрелки
Вернувшись к себе, Волобой справился: не нашелся ли Иволгин? Ответ его огорчил, и он сказал Будыкину не терпящим возражений голосом:
— Высоту надо взять! Она держит нас! Понимаете?
Будыкин начал обдумывать, как распределить силы, чтобы подавить дот, который путал им все карты.
Моросил нудный дождь. В ожидании утреннего штурма в роте почти никто не спал.
— Да, жалко младшего, — послышался у санитарной машины голос Драгунского.
— А ты его видел мертвого? — спросил Мусин.
— Иди попробуй посмотри.
— Миной накрыло?
— Сам виноват. Зачем взялся прикрывать отход?
— Почему же его не вынесли?
Голос Баторова:
— Все исползал, все излазил — ни живого, ни мертвого... Как сгорел человек.
— Самураи заплатят нам за него, — горячился Валерий. — Я сам поведу штурмовую группу.
— После драки кулаками не машут.
Илько обвинял во всем себя и свое отделение:
— Мы виноваты — и нэма нам прощения...
Его оборвал старший брат:
— Нэ жужжи над вухом, як комар, бо нэхто мертвым його нэ бачив. — И громко распорядился: — Оставыть на младшего лейтенанта Иволгина расход — прыйдэ в роту, будэ принымать пищу.
Аня Беленькая стояла у санитарной машины, где лежал Ветров, смотрела на темную злополучную высоту и тихо, украдкой плакала, прижимая к лицу ладони. Теперь и у нее горя столько же, сколько у Вероники. Что с Иволгиным? Где он? Она хотела разыскать его — живого или мертвого, — поползла на сопку. Но ее вернули, назвали девчонкой. Бальжан препоручил Поликарпу Посохину присматривать за Аней, а сам снова пополз наверх, чтобы обшарить еще раз весь изрытый склон. Поликарп переобувался и, ни к кому не обращаясь, бурчал:
— Прыток больно, потому так вышло. Пошто к пулемету лез? Кто просил? Воевать без него некому? Детишков моих, видно, пожалел. Все их жалеют... А взвод? Ты про взвод думай, коли он тебе даденый. Ишо орать вздумал... «Пришибу!»
Аня понимала, что старшина и Поликарп хотят утешить ее и говорят о Сережке, как о живом. Но если бы он был жив, давно бы вернулся. Значит, убит или ранен. Если ранен — еще страшнее: может истечь кровью, могут захватить японцы.