Старшина не знал, куда деваться и что отвечать пьяному бизнесмену.
— Та куды нам идти на ночь глядя на ту Индию? У менэ ще рота не кормлена... — отговаривался Цыбуля. И, освободившись от американца, не удержался от смеха: — О це вояка! Самого тилько вытягли з подвала. А вин — на Индию!
Шумный банкет под открытым небом продолжался до самого вечера.
IX
Вечером рота Будыкина заступила в наряд — охранять мукденский арсенал. Место это самое опасное. Правда, особых причин для тревоги вроде не было. Гарнизон разоружен. Всех японских генералов отправили сегодня на самолете в Ванемяо — в штаб фронта. А все-таки на душе у Будыкина неспокойно. Рядом — двухмиллионный город. Что там творится в темных закоулках?
В полночь в арсенал приехал Русанов. У въезда его встретил Будыкин в промокшей плащ-накидке и поблескивающей в темноте каске. Единственную у ворот лампочку, висевшую на фонарном столбе, так заволокло брызгами дождя, что снизу казалось, будто вокруг нее кружится плотный рой мошкары.
— Ну что? — спросил замполит.
— Сижу как на пороховой бочке, — невесело улыбнулся Будыкин.
Отойдя под навес, он доложил, что двумя взводами автоматчиков занял доты и траншеи вокруг арсенала. Взвод Иволгина выдвинут на ночь вперед, к возвышенности, что левее монастыря, чтобы контролировать подступы к арсеналу.
Медленно тянулась эта ночь. Русанов обошел посты, огневые точки и отправился к Иволгину. Дождь временами утихал, потом лил снова. Ветер дул то с юга, то с востока, будто нарочно гонял тучи над городом.
Русанов разыскал Иволгина на окраине монастырского парка.
— Что нового?
— Пока нормально, — ответил Иволгин. — Ефрейтор Туз обнаружил здесь русского попа. Сидит поп в халупе, пьет самогонку и рычит, как медведь в берлоге: «Ночь осенняя — хоть глаз коли...»
— Это что еще за поп?
— По-моему, его за пьянку выгнали из монастыря. Безработный он теперь, вот и скулит. Я поставил там человека для наблюдения.
Викентий Иванович решил взглянуть на священнослужителя. Вместе с Иволгиным они миновали глинистый пустырь и сквозь деревья увидели слабо мигающий огонек.
— Тут он. Песни поет, — сказал выступивший из тьмы ефрейтор Туз.
Из хижины доносился рокочущий бас:
Туз заглянул в оконце и сказал:
— Один...
Русанов постучал в дверь.
— Кто там? — рявкнул певец.
— Откройте русским солдатам!
— Русским?..
Дверь распахнулась, перед ними стоял красноносый бородатый старец в длинной одежде, с копной давно не чесанных волос. В одной руке он держал приподнятый фонарь, в другой — топор.
Увидев солдат с погонами на плечах, пещерный житель часто заморгал, будто хотел отогнать видение.
— Русское воинство? Свят, свят, свят господь Саваоф!
— С топором встречаете земляков? — спросил Русанов.
— Топор не для вас, — угрюмо ответил бородач. — Вчера едва отбился от гостя из страны восходящего солнца. Да простит меня господь бог... — Он бросил топор в угол и пригласил: — Прошу, сыны мои, войти в скромную обитель отца Варсонофия, яко света луч в преисподнюю.
Закопченный фонарь едва освещал пещеру. Вдоль стены лежали две покрытые сеном доски, служившие хозяину кроватью, на шатком столике — краюха хлеба, испеченная на углях картошка, два соленых огурца и оплетенная бутыль.
Отец Варсонофий поставил на стол фонарь и еще раз оглядел гостей:
— Погоны носите? Русские погоны?! Зело удивлен и озадачен. Откуда вы?
— С неба свалились — воздушный десант, — пояснил Русанов.
— И поднимутся двери вечные, и войдет царь славы! — пророкотал поп. — Я ждал вас. Да, ждал. Но как можно от Амура до Артура за две недели! Чудны дела твои, господи!
— Вот мы сверху, от всевышнего, и пожаловали. Удивляетесь? — спросил Викентий Иванович, усаживаясь на чурку.
— А впрочем, Россия всегда удивляла мир — сколько живет она, столько и удивляет, — пробасил отец Варсонофий, взял оплетенную бутыль: — За ее славу, господа! За русское оружие!
Но, кроме пустой консервной банки, у него ничего не было. Хрусталь, как пояснил он, оставлен в Питере, на Невском проспекте...
— Пейте на здоровье, — выручил хозяина Викентий Иванович. — Нам нельзя, мы несем службу.