«Вот и правильно! – подумала я. – Внемли предостережению и уходи! Скажи спасибо, что тебе удалось увидеть ее подлинный нрав».
– Куда собрались? – спросила Кэйти, подходя к двери.
Он отшатнулся и попробовал протиснуться мимо нее.
– Вы не можете уйти! – решительно вскричала она.
– Могу и уйду! – глухо ответил он.
– Нет, – упорствовала она, хватаясь за ручку, – не теперь, Эдгар Линтон! Сядьте, вы не оставите меня в таком состоянии. Я протоскую весь вечер, а я не желаю тосковать из-за вас!
– Разве могу я остаться после того, как вы меня ударили?
Кэтрин промолчала.
– Вы заставили меня бояться вас и стыдиться, – продолжил он, – и я больше не вернусь!
Глаза ее заблестели, веки дрогнули.
– И умышленно солгали!
– Вовсе нет! – вскричала она, вновь обретая дар речи. – Ничего я не делала умышленно! Что ж, уходите, если угодно – убирайтесь прочь! А я буду плакать – буду плакать, пока не заболею!
Она рухнула на колени возле кресла и зарыдала во весь голос. Стойкости Эдгара хватило не дальше двора – там он и замешкался. Я решила его подбодрить.
– Мисс ужасно своенравна, сэр, – громко проговорила я, – как избалованное дитя. Вам лучше уехать, иначе она и впрямь заболеет лишь для того, чтобы нам отомстить.
Слабовольный юноша покосился на окно: словно кошка, которая не в силах уйти от полузадушенной мыши или недоеденной птички. Эх, подумала я, ему уже не спастись – он обречен и летит навстречу гибели! Так и вышло: он резко развернулся, поспешил в дом и захлопнул за собой дверь; когда через некоторое время я зашла сообщить им, что Эрншо заявился в стельку пьяным и готов разнести весь дом (привычное для него настроение в подобном состоянии), ссора сблизила их еще сильнее – сломила юношескую робость, помогла им сбросить маски дружбы и признаться друг другу в любви.
Так вот, известие о прибытии мистера Хиндли заставило Линтона броситься к лошади, а Кэйти – уйти к себе в спальню. Я пошла прятать малютку Гэртона и вынимать патроны из ружья, с которым хозяин любил потешиться, будучи в невменяемом состоянии и рискуя жизнями тех, кто бросит ему вызов или просто попадется на глаза; я заимела обыкновение на всякий случай разряжать оружие, если вдруг ему вздумается выстрелить.
Глава IX
Он вошел, изрыгая страшные проклятия, и застиг меня, когда я прятала его сына в кухонный шкаф. Гэртон испытывал спасительный страх перед звериной нежностью или бешеной яростью своего родителя, ибо в первом случае его могли затискать и зацеловать до смерти, а во втором – швырнуть в огонь или об стену, посему бедняжка безропотно подчинялся, куда бы я ни вздумала его сунуть.
– Ага, наконец-то попалась! – вскричал Хиндли, хватая меня за шкирку, словно собаку. – Небесами и адом клянусь, тут задумали извести моего ребенка! Теперь я понял, почему никогда не вижу его подле себя! Но дьявол мне поможет, и я заставлю тебя проглотить разделочный нож, Нелли! Зря смеешься – я только что сунул Кеннета головой в болото Вороной лошади, и где один, там и два – я хочу вас всех поубивать, иначе не видать мне покоя!
– Не стану я глотать кухонный нож, мистер Хиндли, – ответила я, – им селедку резали. Лучше застрелите меня, будьте так любезны.
– Да будь ты проклята! – воскликнул он. – Ни один закон в Англии не помешает человеку наводить порядок у себя дома, а у меня тут сплошная гнусь! Открывай рот.
Держа нож в руке, он пытался раздвинуть острием мне зубы, но я не боялась его пьяных выходок. Я сплюнула и заявила, что вкус ужасный – я не стану глотать нож ни в коем случае.
– Ну и ладно, – проворчал он, отпуская меня. – Как вижу, мерзкий мелкий гаденыш вовсе не Гэртон – извини, Нелли. Будь это он, пришлось бы живьем содрать с него кожу за то, что не бежит меня встречать и орет так, словно гоблина увидел. Иди сюда, поганое отродье! Я научу тебя, как обманывать своего доброго, заблудшего отца! Тебе не кажется, что мальчишку следует обкорнать? И волосы, и уши заодно! Собаки с обрезанными ушами свирепеют, а я люблю свирепых – дай ножницы – свирепых и опрятных! К тому же щеголять ушами – дьявольское кокетство, адское самомнение, мы и без них вылитые ослы! Тише, детка, тише! Ну что ты, милый? Слезы утри и возрадуйся – целуй отца! Что, не хочешь? Поцелуй меня, Гэртон! Целуй, черти тебя дери! Богом клянусь, я не дам вырасти чудовищу! Я буду не я, если не сверну сучонку шею!