– Часы уж пробили одиннадцать, сэр.
– Сие несущественно – я привык не ложиться подолгу. Час или два – довольно рано для человека, что валяется в постели до десяти.
– А вы не валяйтесь до десяти в постели. Утро на убыль идет задолго до десяти. Ежели к десяти утра полдня не прожил, рискуешь и другую половину упустить.
– И тем не менее, госпожа Дин, вернитесь в кресло, ибо завтра, согласно моим намерениям, ночь моя продлится за полдень. Я предвижу у себя по меньшей мере стойкую простуду.
– Надеюсь, эдак не случится, сэр. Ну, позвольте тогда перескочить года три; за это время госпожа Эрншо…
– Нет-нет, ничего подобного я не позволю! Знакомо ли вам настроение ума, когда, сидя в одиночестве и глядя, как кошка вылизывает котенка на ковре, смотришь до того пристально, что всерьез досадуешь, если она пренебрежет одним его ухом?
– Настроение, думается мне, зовется крайней леностью.
– Напротив, утомительной живостью. Таково ныне мое настроение; а посему рассказывайте в подробностях. Полагаю, местные обитатели пред горожанами обладают тем же достоинством, коим обладает паук из подземелья в сравнении с пауком в деревенском домике для обитателей того и другого соответственно; и однако обостренье увлеченности объясняется не только чувствами стороннего соглядатая. Здесь в самом деле живут серьезнее, сильнее погружены в себя, меньше растрачиваются на неглубокое, переменчивое и легкомысленное, на поверхностное. Мне представляется, здесь почти возможна любовь жизни; а я непреклонно отказывался верить в любовь дольше года. Первое состоянье напоминает голодного человека пред одним-единственным блюдом, на коем он может сосредоточить свои аппетиты, тем самым воздав ему должное; другое же – все равно что подвести человека к столу, накрытому французскими поварами: вероятно, из всей совокупности блюд он извлечет не меньше наслажденья, но в памяти его о наслаждении всякий элемент останется лишь мельчайшим атомом.
– Ну что вы, мы здесь такие же, как везде, коли узнать нас поближе, – возразила госпожа Дин, моей рацеей слегка озадаченная.
– Прошу меня извинить, – отвечал я. – Вы, мой добрый друг, – яркое опроверженье сего постулата. Минуя немногочисленные образчики местного говора, каковые значенья не имеют, вы не выказываете манер, кои я привычен полагать характерными для вашего сословья. Я убежден, что размышленья ваши гораздо обширнее, нежели у большинства слуг. Вы склонны воспитывать в себе талант к раздумьям за неимением случая растранжирить жизнь свою на глупые пустяки.
Госпожа Дин рассмеялась.
– Я себя, разумеется, почитаю особой уравновешенной и разумной, – сказала она, – и не вполне потому, что живу посередь холмов и из года в год вижу одни и те же лица да поступки; но воспитание мне досталось строгое, и оно научило меня мудрости; а кроме того, господин Локвуд, я прочла столько, что вам и не снилось. В этой библиотеке вы не найдете ни единой книги, куда я бы не заглянула и откуда не извлекла бы чего-нибудь, помимо вон тех полок на греческом да латыни да вон той на французском; однако их я друг от друга отличаю, а большего от дочери бедняка и ждать нельзя. Но, раз мне предстоит продолжить историю в духе подлинной сплетни, лучше поторопиться; я не стану перескакивать через три года, мне довольно перейти к следующему лету – лету одна тысяча семьсот семьдесят восьмого, почти двадцать три года назад.
Глава VIII
Погожим июньским утром родился на свет первый мой чудный питомец и последний росток от древней ветви Эрншо. Мы на дальнем поле ворошили сено, и тут видим – девчонка, что обычно приносила нам завтрак, часом раньше назначенного мчится через луг и по тропинке, на бегу клича меня.
«Ой, такой прекрасный дитятка! – еле вымолвила она. – Не нарождалось еще эдакого красивого мальца! Но доктор говорит, хозяйка не жилица: чахотка, говорит, у ей, и уж который месяц. Я слыхала, как он господину Хиндли сказал: ее-де тута больше ничего не держит – помрет таперча еще прежде, чем зима наступит. Иди домой быстрей. Будешь дитятку кормить, Нелли, сахаром да молоком, и нянькать его днем и ночью. Вот бы мне на твое место – дитятка будет твой, как хозяйка помрет!»
«Она что, правда так больна?» – спросила я, отбросив грабли и подвязывая чепец.
«Видать, сильно занедужила; но держится молодцом, – ответила девчонка. – Так говорит, будто собралась растить его до возмужалых лет. У нее от радости аж рассудок помутился – ну такой красавчик! Я б на ее месте уж постаралась бы не помирать – я б поправилась от одного взгляда на эдакое дитятко, что б там Кеннет ни говорил. Я на него разозлилась будь здоров. Повитуха Арчер принесла ангелочка хозяину в дом, и хозяин только было заулыбался, как выходит этот старый брезготун и говорит ему: “Эрншо, благодарение Богу, жена твоя выжила, чтоб сына тебе оставить. Когда приехала, я был уверен, что надолго она с нами не задержится; а теперь должен тебе сказать, что зима ее, вероятно, прикончит. Ты не расстраивайся и особенно не переживай; ничего тут не поделаешь. И вдобавок, головой надо было думать, прежде чем выбирать такую чахлую невесту!”»