– Я не знаю, что заставляет людей поступать таким образом, а вы? – задумчиво произнесла она.
– Пожалуй, нет.
– Вы не думаете, что они слышат зов, вы понимаете, звон колоколов, голоса?
– Божественную литургию.
– Зовущую за собой.
– Возможно.
Она внимательно посмотрела на него.
– Почему мы делаем что-либо? Почему, например, вы хотите выехать из этого дома?
– Это трудный вопрос.
– Трудно объяснить или понять?
– Объяснить.
– А вы знаете ответ?
– Да, я думаю, что знаю.
– Ну-у, – протянула она, спускаясь по лестнице и проходя мимо него, – тогда все в порядке.
Она остановилась в дверях.
– Эти люди не заинтересовались домом, не так ли? – произнес Резник с легкой улыбкой.
– Они презирают его, – ухмыльнулась она в ответ.
– Вы считаете, его можно продать?
Она подняла пальцем отошедшие от стены обои.
– Думаю, что можно. Но вы должны немного снизить цену.
– Я уже делал это.
– Уверена, что мы сможем продать его.
Резник кивнул, засунул руки в карманы брюк и тут же вытащил их обратно. Худой нот, серый с белым пятном около носа и другим таким же на конце хвоста, протиснулся между краем приоткрытой теперь двери и сапожками Клер.
– Это тоже ваш?
– Это Бад.
– В горшке в раковине спал полосатый кот с откушенным ухом.
– Пеппер.
– Всего – три кота?
– Четыре.
Она бросила беглый взгляд на папку, переступила с ноги на ногу и сказала:
– Надо идти.
– В вашей конторе имеются дубликаты ключей.
– Полагаю, да.
– Вы можете приводить покупателей в любое время…
– Хорошо.
– Конечно, если вы тоже придете с ними. Она взглянула на него почти жестко.
– Я имею в виду, что не хочу, чтобы вы передавали ключи и люди бродили здесь одни.
– Нет-нет. Мы этого не делаем. Резник кивнул: договорились.
Клер широко распахнула дверь и спустилась на первую ступеньку.
– Я сделаю все, что смогу, инспектор.
– Спасибо.
– Вам просто надо потерпеть, только и всего. – Она спустилась еще на ступеньку и послала последнюю улыбку. Резник заметил, что она не только улыбалась, кривя рот, но и два передних зуба как бы перекрещивали друг друга. – Клянусь, вы хорошо это делаете, – рассмеялась она. – Умеете терпеть.
Наверное, стоило бы остаться в дверях и посмотреть, как она идет по извилистой дорожке, проходит через ворота и направляется к машине. Но Резник повернулся и вошел в дом. На кухне он приготовил в термосе кофе для себя и Грэхема Миллингтона в благодарность за его услугу.
Участок, в котором работал Резник, находился в черте города, не так уж близко от центра, что придавало ощущение определенной самостоятельности, и не настолько далеко, чтобы чувствовать себя в какой-то глуши. Это был северо-восток города между магистральными дорогами с построенными в начале столетия домами и стоящими среди них современными муниципальными зданиями, соединенными пешеходными дорожками. Большинство живущих здесь были бедняками, рабочими, которые считали себя счастливчиками, потому что имели работу: мулаты из стран Карибского бассейна, азиаты, белые – люди, выполнявшие почасовую работу на фабриках велосипедов или чулочных изделий. Теперь эти фабрики сносили, чтобы освободить место для универсальных магазинов. К западу отсюда был район с викторианскими особняками, теннисными кортами, обсаженными деревьями холмистыми улицами. Там еще были свободные площадки, достаточно большие, чтобы построить среди зелени по проекту архитектора летний дом и оставить достаточно места для игры в бадминтон. Единственное черное лицо, когда-либо замеченное там, могло принадлежать лишь человеку, который пытался срезать путь или заблудился.
В приемном отделении участка на полу была кровь, еще достаточно яркая, чтобы определить, что она была пролита недавно. Дежурный сдвинул панель с пуленепробиваемым стеклом, когда вошел Резник.
– Кровотечение из носа? – спросил Резник, кивнув в сторону пола.
– Не совсем тан, сэр.
Инспектор толкнул бывшую когда-то белой дверь, и комната сразу наполнилась стуком пишущей машинки, резкими звонками телефонов и неторопливыми ругательствами человека, который, видимо, знал только четыре слова и настойчиво повторял их без какой-либо связи одного с другим.
Резник кивнул женщине-полицейскому, которая вела мимо него побирушку, прошел по коридору и завернул в комнату, где сержант в белой накрахмаленной рубашке и аккуратном черном галстуке записывал происшествие в толстую книгу.
Сразу трудно было определить, кто ранен: молодой сержант или задержанный. На столе лежал нож, лезвие которого было обломано примерно на дюйм.
– Могу я чем-нибудь помочь вам, сэр? – спросил сержант, продолжая писать.
Резник покачал головой.
Он теперь видел, что на полу в держурке была кровь задержанного. Один глубокий порез был у того на голове, другой – высоко на груди под запачканной рубашкой, которая прилипла к телу, как повязка.
– Он угрожал и размахивал ножом, сэр, – доложил молодой сержант. Он не должен был объяснять свои действия Резнику, но ему надо было выговориться. Его лицо было неестественно бледно. – Я уговаривал его успокоиться, положить оружие, но он не хотел. Продолжал кричать и ругаться. Грозился располосовать меня.
Человек все еще ругался, хотя и не так громко. Интервалы между его четырьмя словами продолжали увеличиваться, но, как только начинало казаться, что он полностью выдохся, тут же произносилось очередное слово.
– Спор возник из-за стакана выпивки, – уточнил сержант.
– Значит, это не могло произойти намного позднее девяти, – заметил Резник. – Ранние птички эти алкаши.
– Я звал на помощь, – проговорил сержант притихшим голосом. – Но я не знал, как долго мне придется ждать.
– Этот тип уже отправил одного из своих друзей в госпиталь. Тот теперь ждет, чтобы ему пришили на место кусок носа. – Вступивший в разговор полицейский смотрел на Резника. – Этот парень поступил правильно.
– Я отнял у него нож, сэр, только он… он ранил себя при этом.
Резник взглянул на задержанного: теперь его глаза были закрыты, хотя рот продолжал раскрываться со все удлиняющимися интервалами.
– Вы не думаете, что он должен рассматриваться как потерпевший?
– Как только его осмотрит врач, Чарли. Все будет в порядке.
Резник повернулся к говорившему, главному инспектору Ленни Лоренсу.
– Что-нибудь случилось, Чарли? Резник покачал головой.
– Все нормально, сэр. Просто прошел по следам крови из дежурки. Вы знаете, как это бывает. Инстинкт.
– Думал, может быть, вы хотите посмотреть, как живут другие.
– Вы имеете в виду патрульных? Тех, кто всегда среди людей?
– Что-то вроде этого.
– Мы и здесь получаем свою порцию, вы знаете.
– Отделение уголовного розыска. Полагал, что это чистенькая работа. Современная технология. Запись голосов и внешнее опознание с любезной помощью ближайшего пункта видеонаблюдения.
Резник прошел мимо главного инспектора в коридор. Из какой-то комнаты внезапно донесся испуганный крик, как если бы кто-то очнулся ото сна и не может понять, где находится.
– Мой сержант хорошо вел себя сегодня утром? – спросил Резник.
– Он испытывал наслаждение от каждой минуты службы. Начистил свои ботинки так, что в них можно смотреться, как в зеркало.
Вероятно, так и было, подумал Резник, поднимаясь по лестнице. Когда-то Миллингтону сказали, что опрятный, аккуратный внешний вид во все времена был самым верным путем наверх. С тех пор он держал в ящике своего стола наряду с необходимыми бумагами и экземпляром акта 1984 года о полицейских и уголовных доказательствах запирающийся на молнию несессер с принадлежностями для чистки обуви, нитками и иголкой и пару ножниц в футляре из крокодиловой кожи. Зайдя в мужской туалет, Резник увидел прилипшие к раковине крошечные обрезки волос и подумал, что здесь поработали ножницы Миллингтона.
Наверное, не удивительно, что Грэхем Миллингтон интересовался использованием новейшей технологии, основанной на компьютерах. И только его имя, кроме имени главного инспектора, было включено в список для посещения в выходные дни семинара, проводимого отделом министерства внутренних дел по научным изысканиям и развитию.