— Где эта сволочь?
— А? Кого?
— Того. Где эта засранка? Она ж с вами увязалась.
— Ну… Это…
— Боря, не зли меня, сука.
— Так это… Командир, ты только это, не серчай…
— Боря, бесишь.
— Ну, так мы же… ну, это… в общем…
…Мало того, что эта малолетняя дрянь, вопреки моему приказу, не осталась сидеть в блиндаже, и пошла со всеми в атаку. Так она еще ухитрилась словить пулю в плечо на зачистке траншей. По пути Боря все ее пытался хоть своей тушей прикрывать, но в первой траншее было поначалу довольно жарко, и ему уже не до того стало, тем более что он на отделении поставлен. В заварухе она и потерялась. Нашел он ее чуть позже, когда метался по позиции, проверяя все и налаживая оборону. Нашли ее на трупе молодого валашца, которого она остервенело тыкала валашским граненым эрзац-штыком, который я ей, после той памятной атаки таки раздобыл. Как она сама Борьке заявила — этот был уже третий, кого она сегодня добила, но он таки успел прострелить ей плечо.
Ну, сказать, что меня это все выбесило, так это примерно ничего и не сказать. Ругаясь сразу на всех мне известных языках, даже забыв про боль в ногах, добрался до закутка, где эта сволочь отсиживалась. Картина маслом, мать ее, покойницу, на том свете черти б драли. Сидит такая ляля, вся из себя — и скромная, и гордая, и немножко типа виноватая, левая рука на шикарной перевязи. А вокруг, понимаешь, боевые товарищи в восхищении, чай вон подают или еще чего. А она только глазками хлопает, и смущается. Ну еще бы — собрался и молодняк, и старички стоят, посмеиваются. Петруха сейчас лопнет от гордости и восхищения.
Очень снова захотелось пулемет. Или лучше огнемет. Ранцевый, как в кино про Окинаву. Как же вы все мне надоели! Наорал на всех сразу, пинком отправил вдоль траншеи чайник, матерясь на всех известных мне языках навис над Мари, объясняя ей, кто она есть, и как себя ведет. Тут еще драсьте — из-под повязки выползает у нее на плечо эта дрянь. Натурально, крыса. Похоже, та самая, с меткой белой краской на спине. А эта дура малолетняя этого разносчика инфекции еще гладит, и, улыбаясь, говорит мне, что это, мол, их питомец, они его выучили и назвали Орбелем, назло валашцам. А мол, когда она в блиндаже была, он к ней выполз, и она его с собой взять решила.