Встречали нас ну вот нифига не радостно. Даже наоборот. Сразу окружили комендачи, отогнали всех нас в сторону от лагеря и там оставили под охраной сидеть. Хорошо не под арест сразу. Явился Кане, принял доклад, осмотрел убогое воинство…
— Ну, и как же так? Как ты, взводный, всю роту мою угробил? А полк весь где? Пожалуй, вы все тут — дезертиры просто, и надо бы мне вас всех просто расстрелять — музыкант вскинулся, собирался было что-то вякнуть, пришлось в бок толкать — Но так уж и быть, я схожу, побеспокоюсь за вас…
— Вот сука — выдохнул Колл, когда капитан ушел, велев сидеть на месте и отдыхать пока — Ну и сучара этот Кане, слышал я про него, да все раньше не приходилось…
Впрочем, я уже немного просек повадки капитана, потому особо не переживал. Велел располагаться на отдых — а вскоре появились ведомые Варсом и Баргеном солдатики с термосами. Велел доставать припасенное, жрать — так жрать, хотя мы третий день как не голодаем. Поздоровался с сержантами — а те даже как-то по-свойски, скалятся, Варс даже руку пожал. Перво-наперво спросил как насчет раненых — нахмурились, Барген махнул солдатикам, чтоб термоса ставили и за носилки. А потом опять к нам подошел. Кроме термосов еще и выпить принесли, и нифига не вино — всем налили, даже штрафникам, не чинясь. Удивительно.
— Ну, выпьем… Есть за что — многозначительно и чуть загадочно сказал Варс — Заодно и помянем всех. Все одно больше этой чарки никто вам сегодня не даст, да и не советую пить больше. Будем!
— Ух… — поморщившись, закусил мясом и спросил — А если без загадок, господин сержант? По-простому бы?
— А по простому, братец… По простому, сейчас вас всех построят, и амнистию объявят… А ну, тиха! Я знаю, что говорю. Знаешь, куда капитан пошел? Он сейчас в канцелярии велит вычеркивать всех вас из списка павших. Ага. На которых уже амнистия объявлена. Как на искупивших, кровью и делом. Да-да. А Амнистию отменить, сам понимаешь, нельзя. Барон только может…. Но не будет. Так-то. Так что есть за что.
— А дальше-то как, вашбродь? — Бруно влез в разговор — Куда ж нас теперь?
— А вот этого — не знаю. Я вам уже не командир. Давайте, рубайте, до вечера все одно ничего больше не будет, и это-то с кухни остатки собирал. Не ждали же вас.
— Да у нас, вашбродь, и своего напасено!
— Да уж вижу — богато набрали. Ай, хороши — с пистолетами все!
— А то, Варс — решил пробить немного я тему — ты на мой карабин глянь!
— А ну-ка! — смотрю — спокойно принял такую наглость сержант — Показывай! Ого! Рюгельской работы! Месячной выплаты моей стоит! Ай, красавец! А ну, рассказывай, как все было?
Пришлось рассказывать, благо есть особо и не хотелось. Слушали сержанты не перебивая, только уточняя вопросами всякие подробности. Потом Барген похмыкал, и сказал:
— Да, взводный, это ты промашку дал. Со стрельбой-то. Нельзя было залпом бить. Надо было на шеренги разбить, и шеренгами, а еще лучше цугом — сигнал к прицеливанию — выстрел товарища справа, а там по готовности огонь. Тогда бы больше выбили. Так-то вышло, что в иную цель и по три пули поди попало, а в другую и не стрелял никто. Залпом надо если или уж совсем густо идут, или цепи в упор вышли, или если мало их и удирают. Так-то вот. А вблизи что — это бывает. Чуть бы раньше огонь открыли — чего испугались, винтовки длинные, штыки есть. Но и так хорошо разошлись. Револьвер-кось покажи, братец — обратился он к сидевшему рядом штрафнику, несколько обалдевшему от такого обращения, с непривычки, наверное — Ага, рейтары из горских частей, понятно. У армейских рейтар карабина нет, и револьвер еще больше, на семь патронов, и с прикладом складным, они ими и заместо карабина пользуются. А горцы таким обходятся. Повезло вам, что они из карабинов стрелять не стали — видно, смутили вы их, начав издалека метко стрелять. Да, знатная игрушка… Ну, что, все поели? Собирайтесь помалу, сейчас поди и капитан явится.
Трясемся мы на телеге по пути в Речной, а я все понять не могу — как оно все так повернулось? Удачно или наоборот? Жив вроде — значит уже удачно. Да не просто жив — еще и цел и орел! Выстроили нас, зачитал Кане об амнистии, и о том, что его рота ввиду потери личного состава выводится из боев и отправляется на переформирование в Речной. И там уже вся наша дальнейшая судьба и решится. Потому что амнистированы посмертно были, и теперь есть нюансы. И Колла с нами прихватил, заявив, что про него тоже там все решат. Собственно-то говоря — просто потому, что баронских частей тут больше и нету, они или впереди укрепление контролируют, или отошли назад в Свирре — а тут только союзные солдаты оборону крепят. Вот и потащились мы в форт. Нас на телеги посадили, Кане на лошадке. Раненых пришлось оставить, причем тяжелый помер. Вот гадство — обидно. Знал бы — бросили бы или дорезали на месте, как в беспамятство впал. Сколько его, гада, на себе перли, а он помер. Второй же, врачи говорят — выживет, но не скоро еще. И руку могут и оттяпать, еще не ясно. Вот и едем мы — ажно целых одиннадцать рыл, славная штрафная рота капитана Кане. И ведь — уважают. Бруно, назначенный мною каптенармусом моего взвода — формально-то я пока еще командир взвода, раз Кане не объявил иначе, отправился выбить нам довольствие на дорогу. Нарвался на такого же, как и он сам — честного и упертого. Но как только Бруно четко выдал, кто мы такие и куда и зачем отправляемся — союзец сдулся и тут же все выдал, а его подопечные, говорил Бруно, даже с опаской поглядывали. Да и другие говорили — уже тут среди союзцев, после нас прибывших, легенды ходят, про то, как штрафники и штурмовики баронские эту крепость брали. Особенно ужасы рассказывают про огнеметчиков, а казематы, где до сих пор жареным воняет, стараются не использовать. Ничего, шпана приморская, вот доберутся сюда валашцы — на себе все примерите. Хотя солдаты справные эти союзцы, они пожалуй с валашцами совладают. Ну да это все пока что — уже не моего ума дело.