Баронский лейтенант одобрительно крякнул, а наши — смотрят, словно не верят. Потом капитан пришел в себя, заикаясь, приказал — раненых в санчасть, нам отдыхать, вечером явиться к нему мне лично. Ну и славненько, а нам больше и не надо! Едва отдали «вольно», как нас начали обступать и хватать-спрашивать, но я это разом пресек, зацепив сержанта с нашего взвода (тот шарахнулся — думал, наверное, морду бить буду — но это еще успеется)
— А ну-ка, братец, веди-ка нас ко всем нашим. Мы там местечко на постой возьмем. И чтоб с банькой — есть тут домик такой? Найдется? Вот и ладно, веди. Но сначала до санчасти проводи.
… Неделю уже пребываем в блаженстве, можно сказать. Нас, конкретно наше отделение, даже в караулы почти не посылают. Хотя служба несется справно — капитан выводы сделал, и солдатики теперь в постоянной готовности. Да и подкрепления подходят. Идет к нам конница с Рисса. Нас переформировали, из лейтенантов уцелел только кавэ-один, толстоватый блондин Вилем, тезка княжеского душевнобольного братца. Тот самый, которому я ездил по ушам про то, как нас Верген за зверства выгнал. Он теперь точно уверится что мы все сплошь звери. Кавэ-два убит, наш Виске ранен, получил саблей по спине, валяется в санчасти. Не глубоко, сам дошел. Наши вояки, как драгуны отступили — продолжили героический драп, и ввалились в деревню вечером. Раненые спаслись только те, кто сам идти мог. За остальными, как раз когда мы приперлись по утру, егеря снаряжали телеги и разведку. Мы им еще разрешили дилемму — куда ж рвать наперво — к мосту за ранеными, или все же бежать посмотреть, что же там так весело дымит вдалеке? В общем, раненых и так много, но с поля почти никого не привезли. Добивать никого драгуны не стали специально, но сами многие померли. Хотя ночью добрались несколько человек и даже и не все раненные были. А одного раненного еще раз часовой стрельнул. Короче говоря — остались от роты рожки, и немного ножек. И теперь у нас два взвода всего, один под Вилемом, а второй под дряхловатым уже седоусым сержантом Хоргом. Но даже во втором взводе мы ухитрились занять некое обособленное положение. Нас даже не пополнили, так и оставили всемером. С приблудным парнем из обоза, Сергом. Я его приметил, еще когда он тащил товарища раненного, и попросил Хорга его мне оставить — все одно обоза считай и нет уже, хорошо если половина уцелела, и поскольку матчасть потеряна — их, конечно на доукомплектование пустили всех. Благо, в лагере и обозников всему учили, разве что меньше. Но мои его в оборот лихо взяли, молодые, Вилли с Петрухой — за неделю довели его до нормы. Гэрт даже разрешил стрельбище организовать, и более того, приказал всем ежедневно тренироваться.
Правда, по два патрона. Лежа. На сто метров, но чтоб «в десяточку». Идиотство, конечно, но смущать начальство своими разумениями не стал. Лучше хоть так пусть патроны жгут, чем никак вообще. В общем, пусть нас всего семеро, но все солдаты боль-мень у меня обучены, и обеспечены. Даже гранатами у егерей разжился — помогли опять награды и нашивка. Ну и трофейная фляга с вином. Так что — к бою готовы.
Ну а раненные наши… Саша — плох. Выживет ли, чи нет — на все воля Божия. Ибо медицины тут, как таковой… Нету. А Хумос ничего. Ему прилетело, по счастью, не из дробовика, а из маленькой винтовки, под револьверный патрон. И дырка оказалась аккуратная и в удачном месте. Фельдшер говорит — выживет и поправится довольно быстро. Тут со всеми так — или быстро поправится, или быстро помрет. Так что насчет Саши остается только надеяться. Кладбище за деревней помершими раненными каждый день пополняется, уже человек десять закопали. Такие вот грустные дела. Говорят, собирают санобоз, благо с драгунами валашскими покончили, но пока только слухи.
От всех этих не совсем веселых мыслей меня отвлекает Мари. Она проснулась, и тянется как кошка, зевая. Вроде маленькая, а все плечо мне отдавила.
— Проснулась, разбойница? Марш одеваться и мыться! — старательно делаю строгое лицо, грозно шевеля усами — а после завтрака — заниматься!