Он аккуратно снял с колен кота, положил его на свое, еще нагретое воспаленным телом место и пошел на кухню. Там в аптечке спасение.
— Лежи бандит. — Обернулся к животному парень. — Надо сделать укол, иначе сдохну раньше времени, а мне еще рано. Не все еще завершил в этой жизни. — Подмигнул он и скрылся за дверью.
Шелест разрываемого пакета резанул по нервам, одноразовый шприц в руки, ампула хрустнула стеклом, открыв доступ к лекарствам, она куплена на черном рынке, те, что в аптеке уже не помогают. Скривившиеся болью губы, медленно расползаются в улыбке блаженства. Легкость побежала по телу, гася страдания.
Захотелось бежать, действовать, желание мести горит внутри. Но еще несколько часов надо подождать, пока совсем не стемнеет. Как же хочется сейчас выскочить из дома и рвануть к цели, но надо себя сдерживать. У него не будет второго шанса.
Степан вновь сел, бережно положив наблюдающего за ним кота на колени.
— Уже скоро. — Прошептал он, вновь взял книгу, и не раскрывая страниц уставился немигающим взором в обложку. Надо ждать, он умеет это делать.
— Распишитесь здесь… Здесь… И здесь… Аккуратнее… Что вы делаете?!
Степан даже не почувствовал, как порвал дешевой шариковой ручкой свидетельство. Кисть напряжена до судорог, а в душе ничего. Ничего больше нет. Пустота. Зачем жить?
— Вы дату не поставили… Вот тут… — палец санитара ткнул в листок.
Они приехали не спасать. Они приехали констатировать смерть и увезти труп. Сухие статисты. Почему ни его? Он готов занять место под белой простыней. Вытянуться вот так на носилках, вместо нее. Поменяться местами. Но надо жить дальше. Зачем?
— Зайдете завтра. Принесете одежду, согласуете время похорон и подпишете договор. У вас есть кому копать могилу? — Бездушный канцелярский тон. Для них это просто работа, а для него конец.
— Что? — Семен поднял красные глаза.
— Могилу говорю, есть кому выкопать? Сейчас с этим тяжело. — В глазах санитара появилось наигранное сочувствие.
— Нет.
— Ну вот там заодно и договоритесь. Митрич поможет за денежку малую.
Дверь хлопнула, и он остался один.
Бледное, серое лицо, склоненная голова и язык. Язык… Он словно дразнит его, высунувшись из приоткрытого в последнем выдохе рта. Губы, которые совсем недавно он целовал и которые обожал. Красные, любимые вишенки. Они посинели.
Веревка? Зачем веревка? Что же ты наделала Алена! Они пережили бы эту боль вместе? Любой позор пройдет, нужно только время. Все перемелется. Были бы у них еще дети. Все бы еще было у них, но она решила по-другому. Она не смогла. Она не выдержала, оставив его одного. Как теперь жить?!
Но он нашел смысл той жизни, что ему осталась.
Тогда в парке, потеряв внезапно сознание, он узнал, что болен. Смертельно болен. Вот тогда-то и пришло осознание того, ради чего стоит еще немного пожить.
Скорая помощь, а затем, после недолгого обследования, сидящий напротив врач в кабинете, опустивший глаза, рассказывающий о диагнозе, и о небольшом оставшимся сроке, а он улыбался. Он был счастлив. Он нашел смысл. Их смерть спасет его, скрасив последние минуты. Он успеет. Месть продлит необходимые для свершения дни — продлит жизнь.
— Нельзя оставлять его сейчас одного. Срок его существования на земле подходит к концу, и мы должны быть в нужный момент рядом. — Николай Сергеевич мерил шагами помещение.
— Ты правда думаешь, Гронд, что он попытается сбежать? — Усмехнулся Гоо.
— Тут нечего думать. — Остановился внезапно писатель около кресла, в котором сидел джентльмен, и навис над ним грозовой тучей. — У нас задание, и мы отвечаем за его исполнение.
— Если бы я не знал тебя, то подумал бы, что ты испугался. — Гоо даже не пошевелился. — Но ты прав. Долг надо выполнять, каким бы он поганым не был. — Он замолчал и вдруг резко развернулся, и выплюнул с ненавистью слова в лицо склоненного писателя. — Но почему тогда так больно вот тут. — Он врезал кулаком себе в грудь. Или у тебя по-другому? — Он также резко отвернулся и прошептал. — Не верю.
— Больно. — Опустил глаза Фале, и рухнул в стоящее рядом кресло. — Проклинаю себя, но ничего не могу сделать.