— Да что же вы уважаемый генерал такой нервный? — Засмеялся фальшивый репортер.
— Хватит! — Рявкнул полковник. — Я не генерал! Твой подхалимаж на меня не действует! Кто ты такой? Отвечай!
Селиверстов мгновенно замолчал, и практически перестал дышать от страха, так как с посетителем произошла удивительная метаморфоза. Он вдруг подпрыгнул, и в воздухе обернувшись в кота, приземлился перед половником на стол, разбросав документы, и схватив бедолагу острыми когтями за горло, едва не протыкая кожу.
— Кто я такой хочешь знать, гнида? — Зашипел он в лицо полковника, прожигая его зелеными глазами с вытянутыми красными зрачками. — Я твой ужас. Я тот, кто удерживает тебя между креслом начальника УВД, и скамьей подсудимых за коррупцию. Один мой звонок, и ты проведешь остаток жизни на нарах, а твой бездарь Сенечка, лишившись дома, который конфискуют, со всеми счетами, и вместе с мамашей, твоей, с надутыми силиконом губами, женой, будет побираться на паперти.
Ты думаешь, что запугал того, кого обложил данью, и все деловые люди края дрожат от страха, с заискиванием заглядывая тебе в глаза? Не обманывай себя, тварь. Стоит только начаться уголовному делу, как они побегут в полицию с заявлениями, и пожизненное тебе обеспечено. — И он вдруг снова стал человеком. Отпустил горло Селиверстова, и сел на стул все так же вальяжно откинувшись на спинку, и закинув нога на ногу, как будто ничего и небывало. — Ну так что на счет моей просьбы, господин генерал, или вы все еще предпочитаете действовать по закону? Он улыбнулся, и злобно стрельнул глазами. — По вашему закону?
— Я его не нашел. — Чирнелло виновато отвел глаза. — Ни единого следа, ни намека на присутствие. Такое ощущение, что его ничего не связывало с этими местами. Я так же не пойму, почему он боится высшего суда, он не совершил ничего такого, за что можно сурово наказывать. Не убивал ради удовольствия, не обирал того, у кого и так ничего нет, ни насиловал. Браконьерство, и мелкое воровство конечно грех, но не на столько тяжкий, чтобы пытаться залезть из-за него в чужое тело.
— Может мы что-то не знаем? — Задумался Фале. — Где он жил до приезда сюда?
— На севере. Ходил в море коком несколько лет, за пьянку был выгнан, и дальше работал грузчиком. Много читал книг по эзотерике, чернокнижьем увлекался. — Гоо, как всегда, сидел в кресле, и пил кофе.
— Это получается, что он сам себя так накрутил? — Удивился Гронд. — Всегда поражался вывертам человеческого самовнушения. Вроде не дурак, а вот надо же тебе как… И чего нам с ним теперь делать?
— Поймаем да отправим куда положено, пусть там разбираются, чего нам-то голову ломать. Если ничего больше не натворит, то отделается легким испугом, а если чужое тело умудрится погубить, то по полной программе накажут. — Гоо сделал глоток, и поставил на столик чашку. — Вот только где его искать теперь? Время-то поджимает. Душа без тела долго к земле привязана быть не может. Надо мальчишек в одно целое соединять, да мамашу к высшему отправлять, не дело ей здесь маяться.
— Ладно, возьму ответственность на себя. Завтра проведем ритуал. — Гронд принял решение, но видно было, что оно ему не нравится. — Ты, Гоо, летишь сейчас к моргу, и смотришь очень внимательно. Если заметишь даже намек на след нашего браконьера, то зовешь меня. — Он повернулся к Чирнелло. — Ты встретишь Вернерру, с мужем, поселишь в гостинице. Пусть отдыхают, помощи от них в этом деле не будет, только помеха. — Он задумался. — Да, вот еще что… Веронику предупреди, что завтра идем в морг. Надо дать ей поговорить с матерью, думаю так будет правильно. Пусть девушка все осознает, и примет правильное решение. Антошку назад к его мамаше-алкоголичке отдавать нельзя, угробит пацана, жалко. Да и не Антоша это уже будет…
— Ничему пожалуйста не удивляйтесь, и не пугайтесь. — Фале шел по темному коридору морга, придерживая под локоть бледную Веронику. — Мир не такой как вы его видите, и сейчас перед вами откроется немного другая его грань. Это не мистика, и не фокусы, это истина, пусть и немного жуткая на первый взгляд. Просто примите все как оно есть. — Он открыл тяжелую дверь морозильника, и вытянул с противным лязгом носилки, с покрытым простыней телом. Вероника покачнулась, но Фале ее поддержал. — Я понимаю ваши чувства, но поймите, что сейчас перед вами только пустой сосуд. Ваша мама жива, и сейчас вы в этом убедитесь. — Он прикрыл глаза и замер, словно уснул. — Я привел твою дочь, женщина, и если хочешь сохранить жизнь своего мальчика, то убеди ее нам помочь в соединении. — Прошептали его губы.