— К вам можно подсадить посетителей? — ко мне подошел администратор, рядом с которым стояла семейная пара. Кольца на руках, причем на левых, как принято у американцев и европейцев. И мужчина и женщина очень похоже друг на друга. Лощеные, с седыми волосами, лет шестидесяти.
Я жестом показал, что присесть можно — свободных столиков в баре уже не было совсем.
Оба поздоровались по-немецки, сразу закурили. Вот не выношу, когда смолят в ресторанах. Мало, что сам пропахнешь табаком, так еще и еда в рот не лезет. Впрочем, тут это сейчас обычное дело. Пепельницы есть везде, разрешения спрашивать не надо. Дымят почти все. Даже женщины.
— Найн шпрехен зи дойч — коряво произнес я. Надо же как-то начинать разговор. Уходить сразу не хотелось — рыжеволосая не отпускала меня. Манила. Так и хотелось следить за ее плавными движениями в танце.
— А по-английски вы говорите? — нарушила молчание иностранка на языке туманного Альбиона. Ее муж тем временем делал заказ официанту. И похоже тот вполне понимал его немецкий.
— Говорю.
— Можно узнать, почему вы в камуфляжной форме? Это так необычно.
— Местный охранник — пошутил я — Николас.
— София Лосте, очень приятно. Я вас где-то видела!
— У меня очень распространенный тип лица.
— На охранника вы не похожи!
Мужчина тем временем закончил делать заказ, на неплохом английском представился Иоганном.
— Вы по делам приехали в Союз или как туристы?
— Мы приезжали навестить могилу нашего сына. И решить вопрос с нашей внучкой.
София сжала губы, в глазах Иоганна поселилась боль.
— Вы же немцы?
Дополняя друг друга, пара рассказала свою историю. Иоганн и София были из числа левых активистов из Саарской области, которая в массе была населена немцами, но после Первой мировой войны и поражения Германии управлялась Лигой Наций. В 30-е годы немцы потребовали провести референдум о принадлежности Саара среди его жителей, и большинство проголосовало за Германию. Штурмовики начали репрессии среди леваков, шла охота и за семейством Лосте. У пары был сын-подросток Губерт. Скрываться с ним было тяжело.
Пара попросила советского журналиста Михаила Кольцова, которых знал их многие годы, спрятать Губерта в Союзе. Тот согласился. 10-летнего Лосте в 1933 году привезли в СССР.
Паренек нахватался левых взглядом от родителей, даже дрался со скаутами — Кольцову пришла в голову идея раскрутить «немецкого пионера». Встречи со знаменитостями, фотографии в газетах, лекции об угнетенном положении трудящихся в Европе. Нацизм уже пер как танк — такая пропаганда была актуальна и понятна, тем более по итогам поездок по СССР Кольцов с любовницей написали под именем паренька «Губерт в стране чудес». Как «немецкий пионер» увидел Советский Союз и полюбил его.
А вот дальше дела не задались. Биологические родители планировали отдать Губерта в Союз на пару лет, пока не определится подвешенное состояние Саара, но в итоге подросток угодил в самое пекло 30-х. Репрессии, культ личности… Сначала Губерт жил в квартире Кольцова. Но того арестовали, как врага народа, троцкиста и члена террористической организации. Как только журналист, отправился в тюрьму — пропагандисткая машина потеряла к нему интерес. Парня перестали звать на встречи с трудящимися, пионерами, а после начала войны вообще отправил на спецпоселение в Казахстан, где он вынужден был работать пастухом.
— Наш сын катился по наклонной — тяжело вздохнула София — Два раза попадал в тюрьму.
— Мы искали его через Красный Крест — добавил Иоганн — Нашли. Но въезд нам разрешили только после смерти Сталина.
— Николас, я вас узнала! Вы Орлов, русский спецназовец. О вас писала западногерманская пресса!
Я мысленно застонал. Надеюсь не с той морской фоткой? Это все плохо кончится!
— Сначала я хочу услышать финал этой истории! — отмазался я.
— Ну слушайте — теперь вздохнул Иоганн.
После войны семья Лосте оказалась на территории нынешней ФРГ. Иоганн занялся бизнесом, стал разрабатывать и торговать медицинским оборудованием. Левацкими идеями он переболел, стал буржуа. Разбогател. У пары родились еще несколько детей.
— Губерт был нашей многолетней болью — София промокнула глаза салфеткой — Сколько писем мы написали в ваш ЦК и даже в Политбюро! Самому Хрущеву. Все, что нам разрешили — увидеться с ним в Симферополе. Он в сорок лет выглядел как старик, болел раком легких. Ехать в ФРГ не захотел — в Крыму у него была семья.