— Я не в себе? — она растерянно заморгала, а потом сконцентрировала на нем взгляд и заговорила жестко, местами грубо. — А твой друг был в себе? А ты был в себе, когда молча смотрел на то, что он творит?
Глеб сжал в руках кружку.
— Не передергивай. При чем тут Олег? — напряженно проговорил он.
— При-том, — четко, по слогам сказала она и продолжила с претензией. — Он Даше тридцатилетие, между прочим, испортил! Нормально, по-твоему?
Глеб молчал. Ему, по большому счету, было плевать на испорченный день рождения, на Дашу в частности, — его волновало другое: нестабильное эмоциональное состояние друга. В последнее время Глеб не узнавал в Олеге логичного и разумного парня, с которым дружил уже лет шесть, а сегодня вообще не понял его поведения на вечеринке, однако откровенничать на эту тему с женой не собирался.
— Твоя подруга тоже хороша, — с обвинительной интонацией бросил Глеб и добавил надменно. — Что за шоу устроила? Она вела себя как…
Он резко замолчал.
— Как кто? — тут же выпалила Аня.
— Как обычно, — процедил сквозь зубы Глеб.
— А Олег себя как вел? Цеплялся к ней! Она его вообще не трогала! Он первый начал! — Аня перешла на полукрик и, вспомнив, как Даша плакала в туалете, крикнула, взмахнув руками. — Пусть оставит ее в покое уже!
— А может, они сами разберутся?! — разозлился Глеб, повысив громкость голоса до той, с которой говорила жена. — А ты не будешь колебать мне мозги!
Аня встала с дивана и с вызовом спросила: «А может, мне вообще уйти, чтобы тебе их не колебать?» Она склонила голову, пристально глядя на Глеба.
— Твою мать, — отчеканил тот. — Ты постоянно все преувеличиваешь и вечно придираешься ко мне без повода. А все конфликты и прочая херь существуют только в твоей голове, поэтому сначала наведи порядок там, а потом уже решай проблемы других. Спокойной ночи.
Он сказал это с раздражением, впрочем, успешно контролируя его уровень, — именно поэтому слова прозвучали довольно сдержанно, поставил кружку в шкаф — ровно на то место, где она до этого стояла, и вышел из гостиной.
Аня села на диван и привалилась к его спинке.
Было плохо. Сердце стучало так сильно, что она, чтобы успокоить его, даже прижала обе ладони к груди. Внутри билась тревога. Хотелось кричать. Колотить руками в стены. Бежать куда-то.
Подобное происходило с ней каждый раз, когда Глеб, вместо того чтобы поговорить, оставлял ее одну в комнате. Он делал так довольно часто. Она не знала почему, но чувствовала, что своим поведением муж открывает телепорт в ее детство. В самые страшные его моменты.
Вообще, Аня Тальникова выросла в счастливой семье. Она очень любила маму и папу, а те — очень любили ее. Играли с ней, баловали, покупали игрушки, конфеты, красивую одежду. Называли принцессой. Настоящей девочкой.
У Ани даже была своя комната — роскошь для ребенка по меркам Самары девяностых. Многие дети завидовали ей. «Вот повезло — своя комната! Там можно делать что угодно…» — мечтательно говорили они. Она в ответ только улыбалась. «Что угодно». Например, сходить с ума.
Именно этим Аня Тальникова и занималась в своей комнате в детстве — сходила с ума.
А все из-за чудовищ, которые жили под ее кроватью. Она не знала точно, как они выглядят: они казались ей то большими, то маленькими, то лысыми, то лохматыми, то худыми, то толстыми, то темно-синими — почти черными, то красными, то ярко-желтыми, то серыми. Не знала, сколько их: они то возникали, то исчезали, некоторые — множились, другие — распадались на части. Неизменной составляющей существования Аниных чудовищ было только одно: они появлялись после фразы мамы, которую та говорила, если дочь плакала, капризничала или вела себя шумно. «Анечка, иди в свою комнату и не выходи оттуда, пока не успокоишься».
И она шла. К своим чудовищам, которые уже ждали ее. Ждали, чтобы выползти из-под кровати и напасть: кусать, бить, щипать, дергать за руки и за ноги. Ждали, чтобы играть в прятки: притаиться в углу и неожиданно выскочить, если она долго не может их найти.
После того как чудовища, вдоволь напугав и помучив Аню, уползали обратно под кровать, она, спокойная, успокоенная, выходила из комнаты.
— Ты же моя послушная, хорошая девочка, — улыбалась мама, даже не подозревая, что пять минут назад с ее дочерью играли монстры. Играли в очень странные для трехлетней девочки игры — невеселые, жестокие.