Трибуны смотрели друг на друга через улицу, которая должна была стать нашей сценой. Слева и справа располагались витрины магазинов, которые были частью наших декораций. Я с восхищением заметил, как Гатри искусно расположил театральное освещение над головами зрителей, и прожекторы светили в глаза любому, кто пытался наблюдать за спектаклем из верхних окон стоящих рядом домов, думая, что они перехитрили всех.
Фургон с аппаратурой был припаркован за одной из трибун, и я увидел, что Гатри оставил узкое пространство между сиденьями, через которое он мог наблюдать за сценой из задней двери грузовика. Две другие машины стояли у обочины, и по некоторым покачиваниям кузовов грузовиков я заключил, что актеры сейчас внутри — одеваются и гримируются, явно волнуясь перед премьерой. Мне тоже нужно было переодеться и привести себя в порядок, но сначала я хотел поговорить с Гатри.
Я нашел его под трибунами, он смотрел вверх и проверял крепления опор. Взгляд его выглядел обеспокоенным, и повод для этого действительно был. В толпе вокруг него преобладала шумная молодежь, и на одежду большинства были приколоты бумажные треугольники с красными цифрами девяносто три, нацарапанными внутри синей звезды. Возбужденные зрители кричали, смеялись, толкали друг друга и звали Гатри. Он не обращал на них внимания, но его челюсти были сжаты, а лицо покраснело. Я заметил, что он старался не беспокоить раненое плечо, но в остальном он казался удивительно бодрым, учитывая то, что ему пришлось пережить.
Похоже, он был рад меня видеть.
— Вы опоздали, — проговорил он. — Я думал, что приедете раньше. Что вы думаете обо всем этом?
Пока он говорил, небольшая кучка подростков-переростков вырвалась из толпы и с криками бросилась на опоры трибун. Весь ряд сидений зашатался, и металл жалобно зазвенел.
Гатри сердито выругался.
— Это продолжается с тех пор, как я начал монтировать трибуны. Становится все хуже. Что же нам теперь делать?
Я начал было что-то говорить, но глухой, гулкий звук, словно кто-то тряс жестяной лист, заглушил мой голос. Раздался взрыв воплей и пьяного смеха. Толпа расступилась, и на улицу, смеясь и пошатываясь, вышла небольшая группа людей, похожих на земледельцев, которые несли огромные куски чего-то ярко-малинового и очень тонкого. Эти куски издавали жуткий грохот, когда их трясли. Красный цвет был цветом Комуса. (Быстрая непроизвольная мысль мелькнула у меня в голове. Что же они несли такое ярко-малиновое и грохочущее? Загадка. И каков же ответ?)
Ответ оказался на поверхности. Листы формованного пластика, оторванные от стены контрольной станции Комуса рядом с шоссе. Один из жнецов наклонился, пьяно захохотал, размахнулся огромным куском пластика и с силой швырнул его в стальные опоры трибуны. Лист раскололся с жутким грохотом, а осколки полетели в толпу. Некоторые возмущенно закричали, некоторые — засмеялись.
Гатри посмотрел на меня.
— Подожди минутку, — сказал я.
Я оглядел яркую многолюдную улицу позади трибун. Как и ожидал, я заметил знакомое лицо. Неторопливо перейдя на тротуар, я минуту-другую постоял на углу бакалейной лавки, оглядывая толпу. Затем повернул налево и пошел по аллее между магазинами. Оглянувшись, я увидел темную тень, которая двигалась за мной.
— Харрис? — тихо спросил я.
— Приветствую, Рохан, — поздоровался он.
— Что здесь происходит? — поинтересовался я, с трудом скрывая раздражение.
— Пока ничего, — спокойно ответил Харрис. — Мы просто хотим убедиться, что вы выполнили свою часть сделки. Вы сделали это?
— Я понял. Разве ваш человек с дробовиком вам не доложил?
— Пока нет. Вы хотите сказать, что авто находится на месте? Как вы можете доказать это?
— Как, черт возьми, я могу? У меня его нет в кармане.
— А разве нет?
— А, если вам нужен ключ, так и скажите, — раздраженно ответил я, доставая его из кармана. — И это все? Вот.
Он кивнул и взял его.
— Отлично. Я распоряжусь, чтобы машину завтра забрали. Ладно, дайте мне десять минут и можете начать свое представление.