— Подождите минутку, — обратился я. — Я слышал, у вас есть информация касательно целей нашего спектакля.
Он заколебался, но лишь на мгновение.
— Нам кажется, что мы знаем, для чего затевается премьера. Полагаю, у вас есть право знать. Вы работаете с нами. Кажется, у вас в грузовике есть что-то вроде портативного детектора, сканирующего мысли человека. Только Комус не это ищет.
— Тогда что же он ищет?
Он не ответил прямо.
— У Комуса есть множество зондирующих аппаратов, установленных по всей стране. Данный тоже предназначен для этого. Но он гораздо чувствительнее известных нам. Ваш детектор ищет особый вид настроения толпы, а в Калифорнии сейчас существует только один настрой, за которым может охотиться Комус.
Мне не понадобилось много времени, чтобы понять его. Анти-Ком был тем, за чем охотился Комус. Итак, стало ясно, что мы путешествовали с Анти-Ком-детектором, по мнению Харриса. Если парень в коричневом свитере не ошибся в своих предположениях и понял все с первого взгляда, хотя у него было слишком мало времени. Мне пришло в голову, что Тед Най, возможно, придумал какой-то отвлекающий маневр, чтобы скрыть реальные факты. Но есть такое выражение —перехитрить самого себя. Я только кивнул.
— Вы, кажется, не очень волнуетесь, — заметил я. — Наверное, собираетесь отменить нашу премьеру?
— Пока нет. По многим причинам.
— Тогда зачем вы мне это рассказываете? — удивился я.
Он рассмеялся.
— Может быть, я просто хочу посмотреть, как вы сыграете пьесу, — проговорил он, двусмысленно глядя на меня. — Не обращайте внимания, Рохан. Мы знаем, что делаем. А теперь почему бы вам не вернуться на площадь и не начать свое шоу? Я буду в первом ряду, так что все будет хорошо.
Довольно глухо я сказал:
— Тогда мы начинаем. Пойдемте.
Глава 16
Жнецы и подростки, должно быть, были людьми Харриса, потому что толпа сразу же успокоилась. Но я не спускал глаз с земледельцев. Я знал, каково это — работать так, как они работают: весь день, каждый день, ничего не ожидая, кроме сна и новой работы завтра. Им нужны новые ощущения. Они приветствуют даже беспорядки, чтобы скрасить унылое существование. Революция была бы глотком свежего воздуха для таких, как они. И я подумал, что некоторые из этих работяг были не так уж далеки от того, чтобы податься в банды мародеров, которых я видел некоторое время назад.
Посмотреть на нас собралась довольно приличная толпа. Трибуны были почти полны к тому времени, когда Гатри, взяв на себя обязанности кассира, решил, что все собрались, и дал мне знак для начала представления.
Мое лицо словно одеревенело под гримом. У меня замерзли руки и ноги. Поначалу я заметил это только краем сознания, потому что мой ум был слишком занят словами Харриса, и я должен был убедиться, что Хенкены готовы к выходу и остальные актеры тоже. Со мной было что-то не так, но пока Хенкены не вышли на сцену, у меня не было времени гадать, в чем причина беспокойства.
Оба они казались предельно собранными для премьеры. Розовощекие от наложенного грима, с морщинами, подведенными черным карандашом, они спокойно прошли между трибунами и зданиями. Эйлин вошла в дверь магазина. Под вышел вперед в своих пыльных коричневых джинсах, сдвинув шляпу на затылок и поглядывая на одного из зрителей, заблудившегося на сцене в ожидании начала представления. Он поддернул джинсы на коленях и сел на край тротуара, слегка кряхтя от досады на больные кости. Достав перочинный нож, Под вытащил из кармана деревянный брусок и принялся строгать, время от времени поднимая его к глазам, чтобы получше рассмотреть. Постепенно толпа притихла, не совсем понимая, что происходит.
Голос Эйлин от двери заставил всех слегка вздрогнуть. Это был твердый, уверенный, полностью контролируемый голос.
— Муженек! — она почти кричала. — Дорогой, ты меня слышишь? Со всеми этими людьми в городе сегодня вечером, кажется, ты найдешь себе занятие получше, чем сидеть здесь и строгать.
— Погоди, женушка. — Под даже не поднял головы. — Ты бы кричала гораздо громче, если бы я был сейчас в «Ирландской Розе».
По трибунам прокатилась волна довольного смеха. Под увлеченно проводил большим пальцем по лезвию ножа, выжидая, когда своими действиями вызовет у зрителей новый приступ смеха. Представление набирало ход.
Я с облегчением вздохнул и успел на мгновение сосредоточиться на себе. И с удивлением обнаружил, что сердце бешено колотится, губы одеревенели, а руки заледенели и дрожат. Любопытно, что разум был занят другими вещами, а тело помнило. Это был страх сцены. Сильное ощущение, может быть, самое худшее в моей жизни. Каждый, кто когда-либо ступал на сцену, испытывал страх перед ней. Я крепко сжал холодные пальцы, чтобы руки не дрожали, и оглядел остальных актеров.