Я подождал, пока не убедился, что Гатри занят тем, что он обычно делал в своем грузовике, а все актеры были на сцене. Затем я проскользнул между балками и стеной и вскарабкался на трибуны, чтобы занять место на самом верху. Почти все скамейки были заняты. Я прошел несколько метров и сел на свободное место.
Сидя там и глядя на освещенную сцену, я чувствовал себя очень странно. Я был частью пьесы, а не частью публики. Я не мог до конца поверить, что сижу здесь в качестве зрителя, а второе мое я находится на сцене. Самое странное ощущение возникало при наблюдении за актером, который играл мою роль. Человек, притворяющийся Говардом Роханом в роли, в которой я достиг таких высот и таких глубин. Он хорошо с этим справлялся. Достаточно хорошо. Он был примерно моего роста и цвета кожи, играл чисто, четко, но без души. Впервые «Перекресток» мне предстояло увидеть в этой постановке именно таким, каким он был написан.
Актеры нервничали. Актер, играющий мою роль, был немного заторможен, потому что до этого он репетировал с другим коллективом. Не раз он оказывался не совсем там, где должен был быть, когда кто-нибудь поворачивался к нему, чтобы вести диалог. Однажды я заметил, что лицо Полли в такой момент стало напряженным и немного мрачным, и мне показалось, что она видит призрачное присутствие меня, Рохана, на сцене. Впрочем, я и сам видел там себя. Глядя на ее лицо, я с некоторым удивлением подумал, может быть, они все-таки скучают по мне.
Мое похмелье уже давно прошло. Чувствовалось, что я почти снова ожил. Я смотрел на зрителей и гадал, что они думают о такой экзотической вещи, как живая пьеса на улице Карсон-Сити. Они смеялись во всех нужных местах, а такая публика больше всего ценилась актерами.
К своему удивлению, я обнаружил, что думаю об Анти-Коме.
С высоты я заметил, что бледно-золотистые волосы Кресси нуждаются в покраске. Я заметил, что Рой наложил слишком много туши на веки, поэтому его глубоко посаженные глаза казались маленькими и измученными. Я мысленно отметил, что следует поговорить с ними обоими, и пришел в себя, вспомнив, что я и актеры труппы Суонна больше не имеем ничего общего.
Потом увидел знакомый профиль в паре рядов впереди себя и с удивлением подался вперед, чтобы разглядеть получше. Конечно, я узнал ее по Сан-Андреасу — это она склонялась над датчиками полиграфа. А чуть позже видел ее в горной долине в распределительном центре повстанцев, когда стрелял по машине, увозящей святыню от Комуса. Доктор Элейн Томас. Она спокойно сидела на скамейке впереди меня, одетая в желтое платье и синий свитер, наброшенный на плечи. Черные волосы были туго стянуты в обычную корону из косичек, а слегка раскосые глаза пристально смотрели на сцену. Я быстро взглянул на ее руку и увидел на ней кольцо с большой синей вставкой.
Кресси в ярком свете прожекторов внизу описала полукруг своей ярко-розовой юбкой и протянула обе руки к мужчине, который играл мою роль. Они стояли там, смеялись друг над другом и сияли в ярком свете. Я почувствовал укол странной ревности. Кресси вкладывала в эту роль больше интимности, чем следовало бы для роли Сьюзен Джонс. Но она же была Кресси Келлог, добивающейся всего, пусть и путем обмана. Она играла со всем блеском и очарованием, предназначенным для нового человека в актерском составе. Очевидно, что она преследовала какие-то свои цели.
Она склонила голову набок, и ее пшенично-шелковые кудри взметнулись вверх. Беспричинная дрожь беспокойства холодно прошла сквозь меня. Она вдруг стала Мирандой, Мирандой из сна, двигающейся в окружении тикающих бомб. По какой-то причине мой взгляд переместился на Элейн, которая сидела, улыбаясь, и наблюдала за пьесой. И я почувствовал, как смерть витает в холодном и пахнущем пылью воздухе вокруг нас. Что-то странное происходило в моей голове. Старое жестокое противостояние внутри меня вернулось. Я должен был хранить память о любимой и не мог вынести ее измену. Миранда, подумал я. Миранда...
Почему мне так не хотелось видеть Кресси в роли Миранды во «Сне прошлой ночи»? Потому что Кресси и Миранда были женщинами на противоположных полюсах в моем сознании, и я не хотел, чтобы они слились в единое целое? Кресси не была Мирандой. Миранда была светом и жизнью, безопасностью, любовью.
Миранда?
Я почувствовал, как в голове у меня словно грянул гром.
Каким-то образом много вещей с серией беззвучных щелчков аккуратно укладывались в схему. Элейн Томас и синее кольцо на ее руке, мысль и запах смерти, сон о бомбах, отсчитывающих безжалостно время вокруг сцены, Кресси, похожая на Миранду, и мой разум, отвергающий их сходство...