— Веришь, что село вдруг исчезнет, нарастут новые дубочки и маэвы будут вновь резвиться среди деревьев в чем мать родила? — фыркнул Бучила.
— На все воля Леса. Ты ведь слышал про село Заозерье?
— А кто не слышал? Заозерская резня до сих пор на слуху, даже спустя столько лет, — кивнул Рух. В 1674-м банда маэвов напала на село, все жители были зверски убиты, мужчин пытали, детям разбивали головы, стариков сжигали живьем, изнасилованным женщинам вспарывали животы. Сто сорок семь искромсанных трупов и пепелище, украшенное молодыми дубовыми ветками.
— Угадай, что сейчас на месте Заозерья? — улыбнулся Ситул. — Правильно, лес. Буйная, сочная поросль. Надеюсь, я ответил на твой вопрос, Тот-кто-умер-и-снова-ожил?
— Вполне, — кивнул Рух. — Вы будете воевать, пока не умрет последний маэв. Приемлемый конец для повелителей шишек и сгнившего хвороста.
— Все смертны, вечен один только Лес. А теперь оставь меня, времени мало, мне еще надо до рассвета успеть побывать в остатках священной рощи недалеко от села. Если не успею, не ждите, я догоню. — Маэв потерял интерес к разговору.
— Да пожалуйста, продолжай наяривать на придурочные мечты. — Рух пожал плечами и пошел своей дорогой. Маэв, сражавшийся за людей и людей ненавидящий, замер посреди загаженного двора, похожий на статую. Его глаза были закрыты, в его ушах пели на ветру дубы в четыре обхвата и каждому по тысяче лет.
Рух уловил краем глаза движение, человек, пошатываясь и спотыкаясь в темноте, прошел вдоль стены и скрылся в пристройке. Бучила узнал гонца Алешку Бахтина. Неугомонный поганец, подремал едва пару часов и собрался в дорогу.
На конюшне пахло навозом и сеном, похрапывали сонные лошади, в тусклом, колеблющемся свете одинокой лампы застыл гротескный кентавр. Алешка привалился к боку гнедого жеребца и спал стоя, что-то тихонечко бормоча.
Конь, почуяв Бучилу, стукнул копытом и тревожно заржал, кося выпуклым глазом. Алешка вскинулся, шумно затряс головой, не понимая, где сон и где явь, увидел Руха и выдохнул:
— Ты? Который час?
— Поспать тебе надо. — Руху стало жаль паренька. Нестись среди ночи по лесным дорогам возьмется только полный безумец. Ну или нарочный гонец республиканской почтовой службы.
— Времени нет. — Алешка засуетился, проверяя седло.
— Хреновая работенка, — посочувствовал Рух.
— Кто-то должен ее выполнять. — Алешкино лицо в полутьме было белее белого. — Доставлю депешу, тогда отдохну.
— Береги себя. — Бучила мягко отворил ворота конюшни навстречу свежему ветру, звездам и ночной тишине.
— Даст бог, еще свидимся. — Гонец взлетел на коня, не коснувшись стремян, и уплыл в темноту.
Алешка как в воду глядел. Они свиделись, не успело рассветное солнце просохнуть от прохладной росы. На повороте лесной дороги толпились люди, телеги перегородили путь. Рух, первым почуяв неладное, разрезал угрюмо притихшую, настороженную толпу. Алешка лежал на обочине раскинув руки и устремив в небо черные дыры вырезанных глазниц. Багровые ручейки проложили дорожки на бледном лице. Черный форменный камзол с нашивками в виде скрещенных сигнальных рожков изорван и спекся в крови. Раздавленная шляпа откатилась в кусты.
— Что делается, люди добрые? — ахнул пузатый краснорожий купец с серебряной бляхой второй гильдии. — Ладно нашего брата режут, но чтобы гонцов!
— А чем гонцы лучше? — возразил другой торговец. — Все под Богом ходим. Может, он своей жизнью выкупил наши? Караулили тати обоз, а парнишку зарезали и в другое место ушли.
— Сгубили кутенка, — прогудел из-под маски застывший рядом Захар. — Говорил ему с нами идти.
— Вольному воля, — отозвался Бучила. Смерть Алешка принял жуткую, колотых ран на теле было больше десятка, щеки распороты, зубы вырваны, уши отрезаны.
— Нелюдов работа, — сплюнул высокий жилистый мужик и тихонько заматерился, увидев Ситула.
Маэв, успевший вернуться из своей ночной прогулки еще до рассвета, прошел мимо под испепеляющими, ненавидящими взглядами, мельком глянул на тело и скрылся в придорожных кустах.
— Продажники-паскуды мальчишку прикончили, больше некому, — убежденно произнес Чекан. — Мужики на воротах сказали, они еще затемно этим путем убрались. Надо было вчера ублюдков валить.
— Догадки одни, — отмахнулся Захар.
И Рух с сотником согласился. Алешку мог убить кто угодно, начиная с разбойников и заканчивая вот этими самыми купцами. Кто его знает? Ну кроме свежего мертвеца.
— Попробую глянуть, чего он видел перед смертью. — Бучила присел рядом с телом, положил руку Алешке на лоб и закрыл глаза. Воспоминания закружили затейливый хоровод: немолодая женщина с усталым лицом, видимо, мать, улицы большого города, бескрайняя водная гладь, бесконечная скачка, смена коней, таверны, почты и постоялые дворы. Рух увидел Щукино, Захара и себя. И больше ничего, только дорога, звезды и тьма. Бучилу повело, он едва не упал и поспешно отдернул руку. Чтение воспоминаний отнимало слишком много сил, а злоупотребление приводило к безумию. Рано или поздно становилось неясно, чьи мысли в башке, твои или когда-то взятого в оборот мертвеца. Опасное дело и темное. Надо бы завязывать с ним…