— А вдруг все-таки нелюдь? — с надеждой спросил Захар, хватаясь за врага реального и привычного. — У них шаманы тоже колдуют, и кровавые жертвы в чести.
— Это тебя надо спросить, — отозвался Бучила, не сводя взгляда с изувеченных мертвяков. — Кто у нас Лесная стража, я или ты? Правильно, ты. Значит, должен нелюдские повадки знать на зубок. Похоже здешнее блядство на маэвские безобразия?
— Ну так, не особо, — признался Захар. — Нет, жечь и уродовать они обожают, но зачем уводить людей в лес? Время тратить? Маэвы нападают молниеносно, грабят, режут и утекают в чащу, пока не подоспели войска. Думаю, московиты тут покуражились.
— Гадание на кофейной гуще, — фыркнул Рух. — Сейчас понятно одно, все это подозрительно смахивает на засратый колдовской ритуал. Людей заставили страдать, словно кто-то собирал их муки и боль. В любом случае без церковников не обойтись.
— А если без них? — брезгливо скорчился Захар. — Понаедут, будут носы всюду совать, лезть куда не следует, молитвы то и дело орать. Может, ну его на хер?
— Ты главный, тебе и решать. Отвечать тоже тебе, — обольстительно улыбнулся Бучила. Нежелание сотника связываться со святошами было понятным. Всесвятая консистория по делам веры и благочестия, особая служба новгородского патриарха по выявлению и уничтожению нечисти, ереси и колдовства. Суровые ребята в плащах черной кожи, бойцы, натасканные убивать любого по приказу владыки. Дознаватели, судьи и палачи в одном, вечно скрытом под капюшоном, лице. Дурная слава всегда шла впереди Всесвятой консистории: пытки, запугивание, массовые убийства и костры по малейшему подозрению. И с Лесной стражей отношения так себе, уж слишком тесно стража общается со всяческой нелюдью. Нагрянут сейчас молодчики из консистории и что увидят? Правильно, отряд Лесной стражи, а в нем упыря и маэва. Может некрасиво все выйти.
— Ладно, поживем — увидим, — отмахнулся сотник. — Сейчас я им что расскажу? Подозрения? Мол, знакомому вурдалаку чародейство гнилое привиделось? Не, так не пойдет. Если в ближайший день-два ниточек не найдем, тогда вызову всесвятош, пускай расхлебывают говно. В конце концов мы в приграничье, а тут за все отвечает Лесная стража.
— Хозяин — барин, — кивнул Бучила. Спорить было бессмысленно, Захар упертый мужик. Не хочет чужаков привлекать, его дело. В одном сотник прав — оснований для вызова Консистории нет. Догадки одни. А на них далеко не уедешь.
— Но ты про колдовство учуенное мне ничего не говорил, — предупредил сотник.
— Какое колдовство? — изумился Бучила, мысленно проклиная Захара и всю его многочисленную родню. Сотник решил заделаться под дурачка, дескать, ни про какую волшбу ни ухом ни рылом. Потому как при малейшем намеке на колдовство обязан срочно докладывать куда следует. Если прознают, что у Захара были подозрения на колдовство и он промолчал, потеряв несколько дней, по головке сотника не погладят.
— А может, это… — Захар неопределенно кивнул на мертвецов. — Глянешь, чего у них в головах. Ну как у Алешки глядел.
— Очень бы не хотелось, — признался Рух. — Дар этот опасный, надо его поберечь на крайний момент. Иначе можно мозги последние спечь. Они, мозги то есть, конечно, и без надобности совсем, горе от них одно, но все же рисковать не хочу.
— Понятно, — расстроился сотник.
— Сначала нужно того спасшегося человечка порасспросить, — напомнил Бучила. — От этого и будем плясать.
— Грач, — окликнул Захар. — Парнишка найденный где?
— В лагере, — с готовностью отозвался десятник. — Сначала ни бе ни ме, выл только жалобно, умишком крепко тронутый был, а сейчас ничего, даже сраться под себя почти перестал.
— Веди, — приказал сотник.
Грач понятливо кивнул и лично бросился исполнять, хотя под рукой хватало мающихся безделицей рядовых. И Рух десятника отлично понимал, самому хотелось побыстрее убраться со страшной опушки.
Допрос организовали в ближайших кустах, Бучила здраво рассудил, что парню не надо видеть пронзенных кольями мертвецов. Если с башкой хреново, то от такого зрелища и вовсе можно полной придурью стать. Люди — существа тонкой душевной организации.
Затрещали ветки, появился Грач, ведущий за руку сгорбленное, гнущееся к земле существо, босое, одетое в драные порты и рубаху явно с чужого плеча. Впалые щеки заросли неопрятной щетиной, волосы напоминали воронье гнездо. Ну разве в вороньих гнездах живности меньше. И взгляд — перепуганный, бегающий, затравленный.