— Дуз аз шиул! — Ситул замахнулся плетью.
Ребятишки крысами прыснули по сторонам.
— Они просто голодные, — сказал Бучила, жалея, что не захватил с собой немного жратвы. Сегодня ты покормил, завтра тебя. Ну или нет.
— Голод закаляет тело и дух, — невозмутимо отозвался маэв. — Половине этих щенков не пережить грядущей зимы. Выжившие станут воинами.
— И попозже умрут?
— Таков путь истинного маэва.
— Не легче собраться всем вместе на уютной полянке и вскрыть себе горла? Разом решится клятская куча проблем.
— Тебе не понять, Тот-кто-всегда-жаждет.
— Куда уж мне, — усмехнулся Рух.
— Необычное зрите? — спросил Захар.
— Выше крыши, — похвастался наблюдательностью Бучила. — Вон тот старикан вроде как помер, а все на крылечке сидит. И псина вот та, трехлапая, косо глядит. Будто про дела мои знает чего.
— Мужиков нет и баб молодых, — не принял шутки Захар. — Одни детишки да старики.
— Блядуют в лесу? — предположил Рух, прекрасно понимая, к чему клонит Захар. — Нравы у маэвов свободные. Ситул соврать не даст, дети Леса, в рот мне ягодок горсть.
Ситул ничего не ответил.
— Не нравится мне это, — напрягся Чекан.
В центре круга из хижин, на вытоптанной до земли поляне с кострищем, опираясь на корявый костыль, стоял одинокий маэв: высокий, стройный, с непроницаемым лицом цвета позеленевшей меди. Волосы, намазанные жиром, собраны в тугую косу, виски выбриты. У маэва не было левого глаза, левой руки и левой ноги. Уцелевший глаз, желтый, кошачий, пристально смотрел на нежданных гостей.
— Диар дуит, мэас, — произнес Ситул.
— Я говорю по-людски, — отозвался маэв. — Мое имя Ралло, я второй вождь славного племени литэвов.
— Здравствуй, вождь. Не подскажешь, где твои воины? — напрямую спросил Захар.
— А где ветер в лесу? — На остром лице маэва не дрогнуло ни единого мускула.
— Мне некогда играть в загадки, вождь, — в голосе сотника прозвенел металл. — Тебе известно не хуже меня, маэвам запрещено бить в барабаны войны.
— Человек слышит барабаны войны? — искренне удивился маэв. — Ралло слышит только шепот прошедших битв, в которых он потерял руку, ногу и глаз. Сойди с лошади, сядь у костра, и Ралло расскажет тебе о былых временах.
— С удовольствием, но не сейчас.
— Следующего раза может не быть.
Руху наскучило слушать пустопорожний треп, он неуклюже соскользнул с кобылки и пошел размять ноги. Когда еще удастся в маэвском стойбище побывать, не опасаясь получить в спину копье? Интересно все-таки, как зелененькие живут. У ближайшей хижины ползал в грязи малолетний ребенок, привязанный веревкой за пояс к вбитому в землю колу. Матери рядом не было. Ну и правильно, деваться шкету некуда, а мамке вольница и освобождение от забот. Карапуз сосредоточенно мусолил кусок изжеванной шкуры с остатками короткого и жесткого черного волоса.
— Здорово, спиногрыз, — подмигнул ребятенку Рух. Малой гунькнул и расплылся довольной беззубой улыбкой. Все дети одинаковы, и не важно, людьми они рождены или нет. Ну при условии, если уж не совсем паскудными и страшными тварями…
— Как жизнь, дед? — спросил Бучила у сидящего на входе в хижину старика. Ответа не последовало, маэв застыл, глядя куда-то вдаль. В глубоких, как овраги, морщинах заблудилась жирная зеленая муха.
— Отдыхаешь? — Рух провел ладонью перед подернутыми мутной пленкой глазами.
Дед не отреагировал, может, заснул, а может, оглох и ослеп. Старик-маэв сам по себе зрелище уникальное, как девственная шлюха с опытом работы в двадцать пять лет. Маэвы редко доживали до седин, суровые условия жизни, постоянные войны, голод и болезни оставляли ничтожно мало шансов на естественную смерть. Этого судьба тоже потрепала изрядно, сломанный орлиный нос сросся неправильно, съехав на щеку, от правого уха остался уродливый обрубок, голая грудь была украшена страшными шрамами.
— Я войду? — Бучила указал на вход в земляную хижину. — Не против?
Маэв даже не моргал, впав в транс или заснув с открытыми глазами.
— Если что, ты разрешил. — Рух протиснулся мимо и согнувшись в три погибели заполз в жилище. Старая шкура, служившая дверью, противно липла к рукам.
Внутри плавала полутьма, пахнущая кислятиной, потом и нечистотами. Свет отвесно падал из круглого отверстия в крыше на выложенный камнями очаг. С потолка свисали пучки сухой травы, вдоль стен стояли полупустые кожаные мешки. Шкуры, наваленные на земляной пол, заменяли постель. На одной из куч лежала молодая маэва и смотрела на упыря огромными глазищами. В них не было страха перед вторжением незнакомца, маэве было на это плевать. Маленькая, острая, почти мальчишеская грудь ходила ходуном, обнаженное тело лоснилось от пота, тонкие руки скрещены на вздувшемся животе. Между бесстыдно расставленных ног сочилось влагой набухшее лоно.