— Ах, вон оно как, — немножко растерялся Бучила. — Извиненья прошу.
Женщина что-то залепетала по-своему.
— Не понимаю, — развел руками Рух. — Может, позвать кого? Ну не буду мешать! Счастливо опростаться. Ребеночку здоровья и процветания! — Бучила выудил из недр балахона грош, положил на видное место и покинул хижину задом вперед. Молчаливый дед все так же сидел, не жив и не мертв.
— У тебя там баба какая-то рожает, — сообщил ему Рух. — Сам знаешь, этим бабам заняться больше нечем, чем беремчатыми ходить. Им только дай волю.
Старик ничего не ответил, и Бучила не удивился. Дед попался дивно неразговорчивый. Значит, большого ума старикан — попусту балаболить не приучен, аж завидки берут. Ну или и правда немой. Что даже еще лучше по нынешним временам. Языком молоть все приучились, а этот сидит, слушает, противоречиев никаких. Благодать.
— Ну давай, дед, не хворай, приятно было повидаться. — Бучила собрался уйти и чуть не заорал от ужаса.
Старик, не меняясь в лице, неожиданно цепко ухватил его за руку и едва слышно, но вполне разборчиво произнес:
— Смерть, впереди одна только смерть.
Он снова окаменел, будто и не было ничего.
Рух выдохнул, осторожно разжал ледяную хватку и сказал:
— Ты это, дед, давай не балуй. Ей-богу, душа в пятки ушла.
И поспешил к нетерпеливо поджидавшим его Захару и остальным. На полпути обернулся, опасаясь, что дедан крадется следом за ним. Маэв сидел на своем месте и смотрел неизвестно куда.
— Ты чего ушел? — озабоченно спросил Захар. Хромого вождя с ними не было. Чекан кидал окружившим его ребятишкам куски ржаной лепешки и азартно кричал:
— По одному подходи, по одному, сукины дети!
— Так, осмотрелся, — сказал Бучила, залезая на лошадь.
— Нечего одному здесь ходить, — предупредил Захар. — Мало ли что.
— Тихо у них. Ну разве дед, сука, наловчился людей ни в чем не повинных пугать. Как у вас?
— У маэвов большой совет. Здесь недалече, верст десять вверх по реке. Все первые вожди и воины там.
— Всей кучей совещаются?
— Только вожди. Но каждый является во всеоружии, себя показать, других посмотреть. Даже если у вождя три калеки драных в войске, он их обязательно приволочет, иначе с ним никто и разговаривать не станет.
— И мы, понятное дело, едем туда?
— Догадливый ты парень, упырь. — Захар тронул коня.
— Ну все, халява кончилась, пошли прочь! — Чекан бросил остатки лепешки в толпу и отправился следом за сотником. Его проводили почетным эскортом и горестными воплями.
— Видели? — ткнул за спину Чекан, когда благодарные поклонники и стойбище скрылись из виду. — Зверята, а понимают добро. Я аж Митьку своего вспомнил, хоть плачь. Два месяца дома не был.
— Я тебе отпуск давал, — напомнил Захар. — Да только что-то вместо дома ты запоролся в Новгороде к блядям и неделю из борделя не вылезал.
— Нечистая занесла, — поклялся Чекан, пряча глаза. — Пойлом дьявольским приворотным опоили и терзали меня.
— Водкой?
— Ей, проклятущей. — Чекан вдруг спохватился, провел рукою по поясу и выматерился: — Ну еб твою мать, клятеныши мелкие, нож сперли!
— Сам сказал, понимают добро, — ухмыльнулся Захар.
— Вернемся, я его отыщу, — нехорошо прищурился Чекан.
— Ага, дураки они, будут тебя поджидать. — Сотник хрипло рассмеялся и, повысив голос, позвал: — Ситул!
Маэв придержал коня.
— Вождь сказал, совет проходит на землях Воинов без лица. Что знаешь о них?
— Карэски ублюдки без чести, — с нотками ненависти отозвался Ситул. — Отродья грязной собаки. Вождем у них Викаро Кровавая Длань, самый подлый маэв по эту сторону великой реки.
— Разве у маэвов это не считается лучшим из качеств? — спросил Захар.
— Чтобы стать вождем, Викаро убил двух родных братьев, — нахмурился Ситул. — Он опасен.
Дальше ехали молча, лесная дорога серой змейкой текла под копыта коней. По правую руку петляла и извивалась река, то прячась в чаще, то посверкивая на солнце зеленоватой гладью мутной воды. В лесу щебетали птицы, над землей стелилось нежное, умиротворяющее тепло. Брошенное стойбище открылось за поворотом. Кровли хижин провалились и поросли еловым молодняком, следы кострищ замыло дождями и талой водой, в траве желтели старые кости и лошадиные черепа.