— Дело рук долхеймов, племени Семи отравленных стрел и их вождя Локгалана, — пояснил Ситул. — Локгалан силен, у него под началом три сотни воинов. Когда-то здесь жили нуэски, жалкие земляные черви. Они пытались возделывать землю, они предали Лесной закон. Локгалан убил мужчин, а женщин и детей сделал рабами. Он обязательно будет на совете.
— Слышал о Локгалане, — обронил Захар. — В последнюю маэвскую войну он сражался против нас.
— Локгалан жесток и коварен. Я покажу.
Маэв свернул с дороги на едва заметную узкую тропку. Впереди забелел просвет и саженей через полста открылась вырубка. Когда-то здесь было поле, Рух отметил редкую поросль низенькой, одичавшей ржи, почти забитую сочной травой. Бучила направил лошадь к странному месту.
— Не ходи, — предупредил маэв, в его голосе чувствовался суеверный страх. — Там злые чары.
— Меня не возьмут, — легкомысленно отмахнулся Рух и подъехал вплотную. К каждому дереву, окружавшему поляну, деревянными гвоздями был прибит мертвый маэв. Тела высохли, зелено-коричневая кожа истончилась и побурела, туго натянувшись на выступивших костях. Жутко скалились черные рты, провалы глазниц насмешливо пялились на гостей. Мертвецы носили следы пыток и истязаний: страшные рваные раны и длинные порезы. У большинства не хватало пальцев, зубов и ушей.
Бучила красноречиво переглянулся с возникшим рядом Захаром. Показательная казнь подозрительно напоминала Торошинку. Не, ну со своими изысками, но все же похоже.
— Почему тела не разложились? — повысил голос Бучила. — Ведь им года два. Должны рассыпаться, а висят.
— Злые чары, я говорил, — издали крикнул Ситул. — Там не надо стоять, духи могут разгневаться. У Локгалана могущественные шаманы и первая среди них Хинтара, Та-что-видела-смерть. Она сохранила тела, чтобы нуэски напоминали всем маэвам про Закон Леса.
— Может, снимем? — предложил Бучила. — Назло этому Локгалану иметому.
— А смысл? — пожал плечами Захар. — Хочешь лезть со своим уставом в чужой монастырь?
— Тоже верно.
Они вернулись на дорогу, оставив позади разоренное стойбище и приколоченных к бревнам высохших мертвецов.
— Если со своими такое творят, могли и в Торошинке набезобразить, — мрачно сказал Бучила.
— А как доказать? — нахмурился сотник.
— Ты у нас власть, давай землю рой. Я тебя предупреждал: замешано колдовство, а у Локгалана шаманы и нездоровая тяга украшать полянки разными трупами. Нет, я, конечно, никого не обвиняю, упаси бог…
— Снова домыслы. Факты где?
— Всесвятоши приедут, живо факты найдут. Они дурью не маются, сразу на дыбу тащат и огнем жгут.
— Будем хватать маэвов без доказательств и пытать, плохо закончится. Если племена взбунтуются, море крови прольем.
Рух промолчал. С выбиванием доказательств он, конечно, погорячился. Захар отлично понимал, что к чему. Полыхнет Пограничье — жди беды. Десять лет назад, во время последней маэвской войны, села и деревни горели на версты вокруг, банды нелюдей вырезали крестьян, грабили, угоняли скотину. Войска усмиряли бунт до зимы, когда выпал снег и неуловимых маэвов стало легче искать по следам. Непримиримые погибли или ушли на восток, оставшиеся принесли клятву верности Новгородской республике. Раны после восстания зализывали долгие годы.
Солнце застыло в зените, лес, пропитавшись теплом, убаюкивал и приглашал отдохнуть. На перекрестке высился земляной холм с почерневшим православным крестом на вершине.
— Братская могила. — Захар, проезжая мимо, снял шляпу. — В полуверсте к северу, в Гнилом урочище, в самом конце войны попали в засаду два десятка разведчиков из третьего полка Лесной стражи. Все полегли, маэвы пленных не брали.
— А они и не сдавались, — еле слышно сказал Ситул.
— Был там? — Сотник ожег маэва пристальным взглядом.
— Слышал, — было неясно, врет Ситул или нет. — Вместе с ними погибли шесть проводников — маэвов из племени Отрубленной головы. О стражах помнят, они герои, их имена вырезаны в Новгороде на гранитной плите, маэвы забыты.
— Мы помним, — обронил Захар. — Да только поговаривают, что проводники-маэвы и завели стражей в засаду. Про это не слышал?
— Про это нет. — Ситул отвернулся.
— Почему нелюдь не разорила могилу? — влез в разговор Рух.
— Маэвы уважают сильных и честных врагов, — пояснил Ситул и напрягся, резко остановив коня.