— Беда в другом. Видишь ли, этот Биндон, тот маленький смуглый старик, за которого твой отец хотел тебя выдать, — человек с влиянием. Я не могу поступить на свое прежнее место: Биндон стал директором служащих нашей Летательной Станции.
— Я этого не знала, — сказала Элизабет.
— Он получил назначение с месяц назад. Не случись этого, думать пришлось бы недолго — меня все любили на станции. Но это ничего не значит, есть много других занятий, целые десятки. Не беспокойся, моя дорогая…. Вот я немного отдохну, потом мы пообедаем и я полечу на поиски. У меня уйма знакомых!
Они отдохнули, отправились в обеденную залу, и после обеда прямо оттуда Дэнтон пошел искать себе место. Но очень скоро он убедился, что, несмотря на весь новейший прогресс, есть вещь, которая попадается на свете по-прежнему редко, — а именно легкое, удобное, почетное и выгодное место, которое давало бы досуг для семейной жизни, не требовало бы особенных знаний, не было бы связано с усиленной работой или риском и вообще не было бы связано ни с какими жертвами. Он составлял разнообразные проекты и, странствуя по городу из конца в конец, тратил свое время на розыски влиятельных друзей. Влиятельные друзья принимали его приветливо и не скупились на обещания, но, когда речь доходила до деловых подробностей, тон их изменялся и становился уклончивым. Он прощался с ними холодно и потом на ходу размышлял об их отношении к нему, кипятился и забегал в телефонную будку, чтобы тратить время и деньги на ссору очень энергичную, но совершенно бесполезную.
А время все уходило. Дэнтон до такой степени упал духом, что ему стоило усилий выказывать перед Элизабет прежнюю бодрость и веру. Впрочем, Элизабет ясно читала в его озабоченной душе — у всех любящих женщин есть эта способность.
В одно утро Дэнтону пришлось наконец заговорить. Но после длинного и запутанного предисловия Элизабет сама пришла к нему на помощь. Дэнтон опасался, что она расплачется: дело шло о продаже их обстановки, всех этих с такой любовью собранных сокровищ старинной эпохи: шитых ковриков, занавесей, лакированной мебели, гравюр и акварелей в позолоченных рамках, цветов в горшках, птичьих чучел и разных других редкостей. Но Элизабет первая произнесла решительное слово. Она весело глядела, как будто распродажа и предстоящий переезд на другую квартиру, этажей на десять ниже, только забавляли ее.
— Пока с нами малютка, все это пустое, — повторяла она. — Маленький опыт — и только.
Дэнтон поцеловал ее и похвалил ее мужество, но не решился напомнить, что их квартирная плата на новом месте будет значительно выше из-за того веселого крика, которым малютка Дингс встречала вечный уличный гам. Дэнтон рассчитывал избавить Элизабет от зрелища этой печальной продажи, но в последнюю минуту вышло так, что Элизабет осталась торговаться со скупщиками, а Дэнтон ушел из дома и долго блуждал по улицам, расстроенный и бледный, и со страхом думал о будущем.
Из своих богато меблированных бело-розовых апартаментов они перебрались в дешевый отель. Первую неделю Дэнтон проявлял огромную энергию, но следующую угрюмо просидел дома, никуда не выходя. Все это время Элизабет сияла, как солнце, но под конец горе Дэнтона нашло выход в слезах. После этого он снова отправился на поиски, и, к собственному удивлению, нашел наконец работу.
Его притязания успели уже уменьшиться, у он соглашался на любую должность, только бы не сделаться рабочим Компании. В первые дни он рассчитывал занять хорошее место на службе Воздушных Двигателей, или по Водоснабжению, или при Городских Путях; он пробовал также пристроиться в конторах Извещений, которые заменяли газеты; пытался вступить компаньоном в промышленное предприятие, но все это оказалось из области мечтаний. Потом попробовал играть на бирже — и триста золотых «львов» из последней тысячи ушли по этой дороге. Теперь он был рад и тому, что его наружность и манеры доставили ему наконец место приказчика в большом Синдикате Шляп Сусанны — сюда Дэнтона взяли пока на пробу, на месяц. Синдикат Сусанны торговал дамскими чепчиками, цветами, перьями, но больше всего шляпами: хотя городские улицы были прикрыты кровлей, дамы все-таки еще носили в театрах и церквах пышные, богато разукрашенные шляпы.
Было бы поучительно показать бывшему лавочнику с Риджент-стрит XIX века этот современный магазин. Восемнадцатая улица еще иногда называлась по старой памяти Риджент-стрит, но теперь она была заполнена бегущими платформами и имела около восьмисот футов ширины. Средняя часть улицы была неподвижна, и оттуда спускались широкие лестницы на подземные пути, к домам направо и налево. Сверху, по обе стороны, как подвижные террасы, друг над другом бежали платформы различной скорости; каждая дальнейшая ступень двигалась быстрее предыдущей на пять миль в час, так что можно было легко переходить с платформы на платформу и, добравшись до самой быстроходной, вместе с ней переправиться на другой конец города.