Фулл-хаус, ё_та!
Малфой был уже далеко не так привередлив и разборчив, как раньше. Он мог почти без проблем ужиться со многими. В недалеком прошлом он хлебнул от Пожирателей столько всего, что можно было хоть сейчас ковшами отчерпывать. Но Драко на дух не переносил Грейнджер, все фибры его естества громко и отчаянно протестовали против ее присутствия в настолько неприемлемо-недопустимо близком от него радиусе. От этого показательного спокойствия и нейтральной холодности по отношению вообще ко всему хотелось озверело вцепиться в эти дурацкие космы на не-такой-уж-и-умной-башке и рвать их до тех пор, пока не останется ни одного паршивого каштанового клочка! Именно поэтому Малфой делал все возможное для того, чтобы вывести ее хоть на какие-то эмоции. Он отлично знал, что ей не все равно, ей не плевать… На то, что он сделал для Поттера. На то, что она сделала для него. На то, что они вместе делали теперь, то есть со-су-щест-во-ва-ли… Да мать ее! Она дважды коснулась его за это время, ДВАЖДЫ, бл_дь! В первый раз, когда они скороспешно сваливали из Визенгамота, а во второй раз — чисто случайно, когда Грейнджер передавала ему поднос с завтраком для матушки. Вряд ли у ни разу не сконфузившейся охающей растяпы имелся злой умысел, но все тарелки тут же оказались на полу, потому что Драко содрогнулся всем телом и молниеносно отдернул свою дрожащую руку: у него от такой отвратительно-мерзостно-гадливой близости вся шерсть встала дыбом, а она, видите ли, даже бровью не повела, рассеянно вякая про то, что ему придется прибраться.
Х_рова дура… Небось, думает, что я тут свои мозги выжираю ложкой, как кашу, пытаясь понять, зачем она вписалась за меня в Визенгамоте. Мнит, что мне есть до этого дело… Да по_уй мне, Грейнджер! Поняла?! Мне насрать…
Сама того не подозревая (по крайней мере, Малфой искренне уповал на это), Грейнджер, помимо всего прочего, стала еще и последним рубежом обороны его дробящейся, сыплющейся и крошащейся, как отстающая от неровных щербатых стен побелка, психики. Та была искалечена настолько сильно, что уже не подлежала восстановлению. Ментальные стены здравого смысла, которыми он окружал себя еще с детских лет, вдруг в одночасье исчезли, будто бы их никогда и не было. Все, что осталось у него от знакомого, привычного и хорошо изученного им мира — материнская любовь и отношения с Грейнджер. Вернее, в последнем случае их исконная, вековечная и завсегдатая взаимная неприязнь, которая, казалось, всегда была, есть и будет, так что… Пока Малфой пытался вести себя так, словно двух минувших лет никогда не было и докапывался до грязнокр… до гряз… до настырной пигалицы по поводу и без, готовый с пеной у рта собачиться с ней хоть до разрыва голосовых связок, он оставался собой. Наверное.
— Тру-у-у-у-ньк, — издав прощальную трель, один из пластиковых крючков, на которых держалась занавеска, разломился пополам и навсегда утратил свою функциональность. Этот удручающий противный звук, который вполне мог бы сопровождать фатальные разрывы малфоевских ультразвучно-натянутых нервов, привел до сих пор залипающего в окно Драко в чувства и заставил наконец-таки выпустить несчастную ткань, которую он, оказывается, беспрерывно комкал в покрывшейся холодным потом ладони.
Почти с трепетным испугом осознав, что снова начинает циклиться на своем неопределенном настоящем, Малфой решил, что нужно как можно скорее отвлечься. Благо, он нашел для себя довольно увлекательное занятие. Драко вновь пересек гостиную и оставил позади ветхую лестницу, оказавшись на втором этаже в изученной им уже практически вдоль и поперек комнате, принадлежащей… Впрочем, ушла она совсем недавно и вернуться, стало быть, должна была еще не скоро, поэтому можно было преспокойно шариться в грейнджеровских вещах без всяких разрешений и возможных последствий. По всей видимости, она наивно полагала, что у него нет никаких причин заходить сюда в ее отсутствие, а потому еще никогда не запирала свою комнату.
Ее Всезнающее Зазнайство снова ошиблось.
Вместо того, чтобы предаваться тяжелым мыслям о своем столь же неопределенном, но еще и втройне пугающем будущем, Малфой успел мимоходом обыскать почти весь дом, но комната гриффиндорской воображалы неизменно вызывала у него прямо-таки неуемный интерес. Зачем часами размышлять о том, что отца казнят со дня на день? Или о том, что он не смог защитить ни себя, ни мать, а над ними обоими до сих пор нависает смертельная опасность в лицах-масках тех, кому не слишком-то понравилось их предательство Темного Лорда? Или задумываться еще и о том, что веками накапливаемое фамильное наследие Малфоев, да еще и особняк в придачу, были конфискованы ублюдочным Министерством? Ну уж нет… Эта бесполезная адовая рефлексия для кого-нибудь другого. Гораздо любопытнее в очередной раз перелистывать чудом отрытый среди пыльных книжных нагромождений потрепанный альбом со старыми фотографиями щербатой Грейнджер и в голос потешаться над ее лошадиными передними зубами.