Разумеется, Пэнси совершенно точно не могла этого услышать, но ей, определенно, показалось, что древний волшебный лес мученически-истошно взвыл от невыразимой сатанинской боли, которую причиняло ему катастрофически-молниеносно распространяющееся пожарище. Здесь гибли не только душераздирающе вопящие и молящие о пощаде волшебники, в беспамятстве целящиеся наугад и убивающие своих же товарищей, но и самые разные представители местной фауны, которых природа не одарила крыльями. Огонь аспидного цвета полыхал ослепительно-ярко и с разнузданной нещадной жадностью пожирал все то, что попадалась на его ускоренно-разрушительном пути. Черт возьми, будучи уже так далеко от разгорающегося эпицентра подлинного конца света, мира и всего сущего, по-тихоньку и вовсе не по-легоньку «приходящая» в себя Паркинсон с нечаянной непредвиденностью поняла, что еще никогда прежде ей не хотелось жить так же сильно, как сейчас. Все, что когда-то раньше казалось основополагающе-важным, одномоментно обратилось в абсолютнейшее ничто перед лицом одной-единственной и обостренно-первостепенной задачи — выжить. Если потребуется — любой ценой, и сдаваться сейчас, когда изрывшие закипающую землю сломанными ногтями руки категорически-наотрез отказывались продолжаться двигаться, она совершенно не намеревалась.
Если я попробую встать, то меня сразу заметят! К тому же можно задохнуться в дыму, а здесь пока есть, чем дышать...
Когда поверхностно-часто хрипящая Пэнси, начинающая планомерно-резко осознавать всю беспробудную аховость своего смертельно опасного положения, еще не успела толком испугаться, но уже почти поверила в то, что сумеет выбраться отсюда, некто, разумеется, не смотрящий себе под ноги, со всего маху споткнулся об нее, порядком «уважив» ее левый бок. Паркинсон протяжно взвизгнула в большей степени от неожиданности, чем от незамедлительно последовавшей боли, но так и не услышала собственного пронзительно-громкого воя. Это «происшествие» заставило ее невольно притормозить и внимательно, насколько это вообще было возможно, осмотреться по сторонам. Действие перуанского порошка начинало рассеиваться, но видимость все равно оставалась, если и не нулевой, то все равно недостаточной для того, чтобы иметь возможность разглядеть что-то дальше трех-пяти метров от себя. Машинально утирая градом льющийся землисто-серый пот, бесконечно проступающий на лбу из-за раскаленного преисподнего жара, до сих пор бушующего где-то совсем неподалеку, Паркинсон изрядно напрягла подводящее ее зрение, чтобы получше обозреть происходящее по правую сторону от нее: некое неизвестное существо, облаченное в некогда роскошную слизеринскую мантию Малфоя, яростно-дико рыча обгладывало лицо полумертвого и уже никак не сопротивляющегося ему Ульриха. Отвисшей кожистой бахромой, оставшейся от его впалых зеленоватых щек, с превеликим удовольствием лакомился кем-то недавно созданный инфернал, чьи блестяще-платиновые волосы отчего-то сделались мышино-коричневыми…
Вот почему от него пахло гнилью… И не разорвало взрывом! Это был не Драко…
Решительно не желая становиться вторым блюдом в обширнейшем меню «ожившего мертвеца», в прижизненно изуродованно-изувеченном облике которого лишь отдаленно угадывались черты одного гриффиндорского мальчишки с даже неизвестным ей именем, Пэнси продолжила полузряче продвигаться туда, где, по ее крайне неверно-неточному предположению, должен был располагаться выход из этого всеиспепеляющего костра, разбуженного какой-то запрещенной чернокнижной магией Салазаровых времен и сиюмгновенно сдирающего с вплотную приблизившихся к нему людей всю плоть, оставляя после себя лишь вычищенно-сверкающие голые кости. Задыхаясь подступившим к горлу стихийно-неуправляемым страхом, Паркинсон все-таки сделала одну малюсенькую ошибку — окончательно струсив, она вскочила на опаляемые высоченной температурой ноги и понеслась вникуда, даже не замечая того, что любимые лакированные туфли намертво «приварились» к ее обожженным одеревеневшим ступням… Однако бежать ей пришлось не долго: неслышно для нее произнесенное заклятие невидимого хлыста, которое приснопамятная Беллатриса Лестрейндж не раз применяла в качестве удушающего, молниеносно и неразделимо примотало колени вновь взвизгнувшей Паркинсон друг к другу, тем самым лишая ее желаемой подвижности. Разумеется, Пэнси не смогла удержать свое хлипко-шаткое равновесие и неуклюже повалилась набок, вновь безвольно встречаясь с равнодушным безразличием плавящейся земной тверди.