— Как ты хочешь?.. Я все сделаю! Только скажи!..
Если бы весь паточно-миндальный елей, которым был насквозь пропитан этот низкий сбивчивый хрип, вдруг материализовался бы сей же час, то из маняще-распутных нечестивых уст, расплывшихся в сентиментально-лирическом оскале, наверняка побежал бы приторно-сладкий медовый сироп. Очевидно, что с примерно аналогичным успехом можно было бы попросить о краткосрочной отсрочке того, кто целую-бесконечную вечность испытывал неумолимые танталовы муки и только что получил еще один заветно-намоленный шанс вот-вот раз и навсегда освободиться от них… Выделить ей аж целых пять минут на то, чтобы она успела «припудрить» свой как следует расквашенный о днище старушечьего желоба вздернутый носик? Черта с два!.. Он и так ждал долго. Чрезвычайно, чересчур, безмерно, непомерно, сверхмерно… терпеливо!!! И долго. Можно было лишь неопределенно догадываться о том, сколь велико было его адское жгуче-едкое нетерпение. Теперь, в рамках этой уединенно-затихшей комнаты, оно даже казалось правильным, истинным, да что там — праведным…
Героиня с обезнадеженной усталостью еще раз украдкой взглянула на это по-прежнему необоримо-взволнованно и дрожмя-дрожащее в каком-то полуметре от нее существо. Можно ли было назвать его человеком? А ее саму?.. Вряд ли. Хотя ничто людское им обоим было не чуждо. Например, ему казалось, что он в самом деле любит ее, а ей… Хм-м-м… Прямо сейчас она ровным счетом, совсем, вообще и абсолютно ничего не чувствовала. У нее остался только бескрайне-безграничный обезличенный холод, а все-все-все остальное — будто бы выдавили, выжали и выкачали прочь. Она была буквально соткана из кристально-чистого ледникового льда и припорошена снегом с верхушек высоченных гор. Внутри нее оставалась лишь обледенелая антарктическая пустыня: безжизненная, бесчувственная и бесстрастная… По всей видимости, именно таковой была плата за былое и постепенно улетучивающееся хладнокровие. Тот самый тактильный переключатель стал причиной морозного вакуума, который довел не только ее издыхающее тело, но и усыпленно-заторможенный «сверхразум-только-наоборот» до состояния глубочайшей криоконсервации, поэтому она могла лишь слабовыраженно рефлексировать на любые раздражители извне и являла собой форменное воплощение лютой стужи с изогнутыми заиндевевшими ресницами и прозрачно-стеклянной хладной кожей с мерзлой глыбой вместо небьющегося сердца. Которому, несмотря на все это, с себялюбивой эгоистичностью хотелось снова ощутить хоть что-нибудь. Крошечно-малую толику тепла! В то время как рядом был лишь злосчастный Кай, чья Герда сама обратилась в Снежную Королеву…
Ладно… Мне уже все равно… Пусть будет так…
— Лучше на полу, а то диван пачкать жалко. И, пожалуйста, без прелюдий, время уже поджимает! Сегодня утром вместе с твоими родителями заколдуем Грейнджеров для лжесвидетельствования в Визенгамоте, в обед скромно обвенчаемся в деревенской церквушке, а вечером, когда Избранного уже хватятся, я выступлю с официальным заявлением и публично обвиню Ульриха в…
Непонятно откуда взявшийся ураганный смерч, который в прошлом, должно быть, и перетащил маленький деревянный домик вместе с незадачливой Дороти в волшебную страну Оз, поймал-изловил ее-снежинку еще до того, как она успела почти неразличимо изложить свои непритязательно-неприхотливые «сексуальные» предпочтения. Однако этот шквалистый вихрь унес ее не в неведомые чужеземные дали, а уже через сотые доли секунды с бережно-осторожной легкостью опустил прямо перед дотлевающе-догорающим камином. Ей это даже понравилось, ведь все пространство вокруг него, должно быть, очень хорошо протапливалось и могло немного разморозить ее... Она с безразличной отрешенностью наблюдала за слабым мерцанием пепельно-красной золы, среди которой можно было безошибочно узнать обуглившиеся останки пластикового эглета шнурка от обычных маггловских кроссовок с броским рисунком протектора, пока торопливые, как никогда-никогда прежде в жизни, сумбурно-суетливые руки с несвойственной им неуклюжей неловкостью в хаотичном порядке срывали с нее невзрачно-убогие остатки одежды вперемешку с нижним бельем и отшвыривали их куда-то в совершенно неизвестном ей направлении, после чего… Эта безоглядно-суматошная скороспешность обнажила вспотевший мужской торс, впервые стянув-стащив с него бессменно-всегдашнюю водолазку в ее непосредственном присутствии. Она даже моргнуть толком не успела, когда эта угорело-дикая опрометь добралась и до ее нагих ног, и вот уже второй раз за последние тридцать шесть часов привела их в широко раскрытое и максимально уязвимо-беззащитное положение: со стороны это наверняка выглядело так, словно бы она вознамерилась изобразить замаранного снежного ангела на видавшем виды посеревше-белом напольном ковре со свалявшимся длинным ворсом. А потом…