Наверное, в иное время и при других обстоятельствах Малфой испытал бы искреннюю благодарность по отношению к тому, что пытался сделать Поттер прямо сейчас. А делал он то, что Драко никак не мог, причем далеко не только ввиду наличия сковывающих его цепей… Поттер все сильнее прижимал Нарциссу к себе, стараясь как-то успокоить, приободрить, поддержать мать заклятого врага в худший момент ее жизни, которой наверняка скоро придет конец: если заключение мужа и его приговор к «поцелую» она перенесла со свойственными ей стойкостью и мужеством, то вынести столь продолжительную разлуку с любимым сыном материнское сердце было, увы, не способно. Это однозначно подтверждалось тем, что, несмотря на все изрядные старания гриффиндорца, миссис Малфой совсем не слышала его. Скорее всего, даже не видела. Она смотрела сквозь Поттера слепыми от слез глазами, все больше утопая в беспросветном безумии и лишь беспрестанно повторяя свою обессиленную предсмертную мантру:
— Умоляю, спасите моего сына! Спасите моего мальчика! Спасите, умоляю!..
Трудно сказать почему, но в эти пронзительные и оглушающие мгновения окончательно оцепеневшего Драко вновь охватила жутчайшая ярость, которая всегда была неотъемлемой частью его естества. Такая чистая и всепоглощающая, что она ненадолго затмила собой парализующий страх от безвыходного ощущения собственной обреченности, с которым он уже не пытался бороться.
Как же я вас всех ненавижу… О, мать вашу! НЕ-НА-ВИ-ЖУ! Бессердечные ублюдки! Что вы сделали с моей дорогой матерью?!! Она ни в чем не виновата!!! А еще чертов Поттер… Делает вид, что ему не наплевать! Мальчик-Который-Снова-Всех-Спас! Пока ты будешь почивать на лаврах, я заживо сгнию в Азкабане! А кто помог тебе победить?! Кто кинулся наперерез Темному Лорду?! Кто бросил тебе палочку в последний момент?! Я! Я, Драко Малфой!!! Неужели… совсем никто… этого не заметил?..
— Полагаю, решение принято бОльшим числом голосов, — тем временем судебная машина британского магического сообщества и не думала останавливаться, все быстрее набирая обороты. Желчный старик нескрываемо мечтал скорее разделаться с этим плевым дельцем, а заодно и с дерзким сопляком, наотрез отказавшимся свидетельствовать против собственного отца даже в обмен на гарантированное помилование. Более того, следовало побыстрее переходить к десяткам других, гораздо более важных и политически значимых судебных разбирательств, поэтому он привычным жестом поправил доисторическое пенсне на сморщенном крючковатом носу и громко продолжил:
— Таким образом, оно является окончательным и обжалованию не…
Однако договорить Верховному Судье было не суждено. Его жестко и категорично перебили, нахально оборвав на полуслове. Несмотря на всю мрачную безысходность своего положения и четкое осознание того, что в этот самый миг он беспомощно болтается на тончайшем волоске от верной погибели, Драко все же вскинул доселе опущенную голову, чтобы, вполне возможно, в самый последний раз пойти на поводу у своего неуемного любопытства. Ему стало нестерпимо интересно узнать, кто же посмел отважиться на такую неслыханную дерзость: прервать судью во время официального оглашения приговора.
Никто. Кроме…
— Я протестую, Ваша честь! — она вдруг повторила это снова. Дословно. Худая и прямая, словно натянутая струна, фигура. Казалось, что говорящая вдруг появилась из ниоткуда, но в действительности до этого самого момента она безмолвно сидела по правую сторону от Нарциссы Малфой, не проронив ни слова по ходу всего этого увлекательного действа. Если бы она вдруг не выросла прямо в воздухе, Драко бы так и не имел ни малейшего понятия о том, что она вообще почтила своим присутствием заседание по случаю его прилюдной экзекуции. Но это все-таки произошло, и до сих пор куда-то неумолимо спешащее время начало мед-лен-но растя-я-я-я-ягиваться. Когда взгляды всех присутствующих устремились на неестественно побелевшее, но непоколебимо уверенное девичье лицо, оно, кажется, и вовсе остановилось. В зале №10 впервые после начала этого злополучного слушания повисла полная и абсолютная, по-настоящему гробовая тишина. Но Малфой, которого как будто бы только что как следует шарахнуло оглушающим заклятием, не осознавал ровным счетом ничего из этого. До крайней степени ошеломленный и полностью обескураженный, он воспринимал только яркие и блестящие темно-карие глаза, по какой-то совершенно непонятной для него причине готовые извергать трескучие молнии направо и налево, если потребуется. Вокруг не было никого и ничего иного, словно все без исключения сливовые мантии прихватили с собой репортеров и вдруг ни с того, ни с сего коллективно покинули помещение, оставив его наедине с…