И без того не маленькие темно-карие глаза резко распахнулись и расширились еще больше, в то время как зрачки моментально сузились и в иступленном замешательстве сфокусировались на обветшалом потолке. Снизу отчетливо доносилось тихое покашливание и заговорщицки приглушенные голоса, один из которых совершенно точно принадлежал…
Малфой!..
Вгоняющая в неподдельный ужас реальность обрушилась на Гермиону столь стремительно, что она, инстинктивно стараясь защититься от захлестывающего ее головокружительного потока осознания, болезненно зажмурилась и закрыла лицо руками. Хаотичный ворох недавних воспоминаний всколыхнулся, словно от внезапно налетевшего порыва ветра, и мгновенно выстроился в идеально ровную линию, возродив все без исключения события вчерашнего вечера и ночи с ярчайшей четкостью. В этот момент она просила Мерлина только о том, чтобы произошедшее оказалось лишь дурным сновидением, но надсадный кашель, который теперь почему-то уже не особо трудились скрывать, явственно свидетельствовал об обратном. Вопреки ее отчаянным безмолвным мольбам, Малфои никуда не делись. Они по-прежнему были здесь, на первом этаже летнего дома Грейнджеров, находящемся в забытом Богом уголке британской маггловской провинции, и, судя по тому, что противный кашель становился все более громким и наигранным, с большим нетерпением ожидали ее появления.
Не драл бы ты свою глотку, Малфой, а то совсем себя не бережешь…
Гермиона судорожно сглотнула и осторожно села на кровати, изо всех сил стараясь производить как можно меньше шума. Девушка удрученно уткнулась локтями в колени и подперла подбородок похолодевшими от волнения руками, лихорадочно размышляя о том, что натворила. Вчера она нахамила Верховному Судье, бесцеремонно прервав его речь, после чего откровенно солгала всему Визенгамоту, поправ все нормы человеческой морали и с легкостью переступив через клятву «говорить только правду и ничего кроме правды». Трудно сказать, что именно спасло ее от справедливой кары. Помимо самой близкой дружбы с Гарри Поттером и наличия Ордена Мерлина Первой Степени, выданного за выдающиеся заслуги перед всем магическим сообществом, должно быть, вмешалось еще и провидение. За дачу ложных показаний ее вполне могли бы привлечь к ответственности и осудить по всей строгости волшебных законов, но вместо этого она застряла в мире магглов с Малфоями, не имея ни малейшего представления о том, что делать дальше. С ними и вообще в принципе.
Зачем я в это ввязалась?!
Предельно простой вопрос, который ей следовало задать самой себе гораздо раньше. До того, как открыть рот в суде, например. Впрочем, ответ на него был бы так же кристально ясен, что тогда, что сейчас. Дело было в весьма очевидном и однозначно неизлечимом диагнозе, который и сыграл решающую роль в последних событиях: «гриффиндорка до мозга костей». Просто, как дважды-два, и тем не менее… Очень часто жизнь не предоставляет времени на трезвую оценку ситуации, скрупулезные раздумья и спокойно-холодное взвешивание всей совокупности многочисленных «за» и «против». Когда слишком многое ставится на карту, вместо рациональных и обдуманных решений принимаются безрассудные, сумбурные и импульсивные, но вся их парадоксальная прелесть заключается в том, что именно они и являются истинными. Стоило Гермионе мельком увидеть по умолчанию приговоренного Малфоя, едва живого и с почти потухшим взором, которого в расчете на оперативное разрешение такого незначительного дельца даже в кресло для подсудимых с цепями на подлокотниках усадить не потрудились, она уже стопроцентно знала, что все так и закончится. Во всяком случае чем-то подобным. Она попросту не могла отвернуться/промолчать/уйти. Только не в этот раз. Только не после того, что сделал Малфой. Это был ее момент истины. Свидетельницей его «момента» Гермиона стала во время решающей битвы за школу. Окрепшая и заматеревшая она, которая чересчур много повидала на этой войне в столь юном возрасте, была непоколебимо уверена в том, что уже практически ничто не сможет поразить ее до глубины души. Однако потом Гарри внезапно «воскрес», а Драко, блин, Малфой, за пару минут до этого примкнувший к толпе Пожирателей, рискуя собой, бросил ему палочку, чтобы тот мог сразиться с Волан-де-Мортом.
До сих пор не верится...
Потом, уже после окончания битвы, когда до полусмерти уставшие и чудом уцелевшие, все они нашли друг друга в Большом Зале (к глубочайшему всеобщему сожалению, не досчитавшись Фреда, Люпина и Тонкс), Гермиона осторожно поинтересовалась у Полумны, видела ли она это. Да? А не привиделось ли им обеим? А кто-нибудь еще может это подтвердить? Точно?.. Так как даже в сложившихся обстоятельствах вероятность синхронно-коллективных галлюцинаций была крайне мала, почти сраженная наповал гриффиндорка, наконец, нашла в себе силы принять факт произошедшего. В то, что именно Малфой изменил ход истории, было до невозможности сложно поверить. Это повергло ее израненную лишениями, опасностями и свежей горечью утраты душу в полнейшее смятение. В тот во всех отношениях памятный день они больше не виделись, да она и не искала встречи с ним. Даже на какое-то время напрочь забыла о нем, пока спустя несколько недель кряду лучший друг между делом не обмолвился о том, что Старший и Младший Малфои уже давно томятся в темницах Визенгамота, ожидая предстоящих судебных разбирательств, кстати, безоговорочно сулящих им обоим весьма продолжительные командировки в Азкабан. Немного ободряло только то, что миссис Малфой ничего подобного не грозило, ведь благодаря ей Гарри сумел уцелеть в Запретном Лесу. Кроме того, у нее не было Черной Метки, поэтому после короткого расследования с Нарциссы сняли все обвинения. Однако, несмотря на вновь обретенную свободу, она совсем не спешила ею наслаждаться, днями и ночами дежуря у кабинетов высокопоставленных чиновников Министерства Магии в бесплотной надежде на получение разрешения повидаться с мужем и сыном.