— В этом доме сканер не везде берет, — клялся он. — А я пока что-нибудь придумаю.
Но Бонни это не заинтересовало.
— Это нечестно по отношению к тебе, — сказала она. — Ты и так рискуешь, пустив нас в квартиру.
Аутсайдер задумался, глядя в пространство с отсутствующим видом и щелкая пальцами. Откуда Бонни знает этого человека? Друг семьи? Не похоже. Значит, познакомились позже. Что у них — секс, роман? Неожиданная ревность подступила к горлу, и мне остро захотелось спросить их об этом здесь и сейчас.
Но тут заговорил Эсбери:
— Есть одна хаза, но палиться за так не буду. Пусть звонит без грузила. Это большое доверие.
Бонни собралась мне перевести, но я все прекрасно понял. Эсбери хотел знать, кто я такой, прежде чем открывать свои карты. Он намеревался послушать, как я оказался в подобной ситуации. Ему требовались доказательства, что я его не сдам.
Он хотел знать, как я сделался биокредитчиком в бегах.
Что ж, это справедливо. В любом случае моя очередь рассказывать.
И вот что я сказал.
XV
Примерно год назад я изымал искорганы у цирковых артистов-близнецов. На тридцать четвертом году жизни у них одновременно проявилось редкое генетическое заболевание: гипоталамус начал усыхать, и все, что могли сделать врачи, это заменить его трансплантатом. Братья были довольно известными воздушными гимнастами и ежевечерне бросали вызов смерти, летая в пятидесяти футах над ареной, разжимая руки и приземляясь в маленький квадратный бассейн с водой, окруженный блестящими металлическими шипами, смазанными кураре. Цирк явно претерпел значительные изменения с тех пор, как я ходил туда мальчишкой.
Но золотых гор это не приносило. Народ предпочитал бегать по магазинам или сидеть дома и смотреть телевизор, чем посещать рискованные «живые» представления, прямо смесь костедробительного дерби и родео. Продажи билетов падали, страховые взносы росли.
Возможно, именно поэтому Ганс и Эдвин, летающие братья Мюллеринг, не смогли оплатить свои гипоталамусы, и я пришел за ними в маленький мотель с почасовой оплатой. За пять долларов администратор сказал, в каком номере они остановились. Я не ожидал проблем и не стал пускать эфир. Все мы делаем ошибки.
Едва я вошел, Ганс ударил меня по кумполу палкой трапеции. Удар пришелся по касательной и оглушил лишь на секунду; я перехватил палку на следующем замахе, резко выкрутил и вмазал снизу вверх по лицу нападавшего. Ганс поковылял прочь, схватившись за голову и мыча от боли.
Эдвин тем временем что-то делал на полу, согнувшись за спинкой двуспальной кровати. Я увидел, как его плечи дернулись, словно от электрошока, услышал металлические щелчки и звук вставленной на место обоймы и успел пригнуться, пули лишь чиркнули по волосам. Шесть выстрелов — на каждой пуле, можно сказать, написано мое имя, — и все мимо. Я не мешал Эдвину разрядить пистолет в дверь.
— Стрелок из тебя говно, — сообщил я и вновь отступил. Ганса все еще плохо слушались ноги — толку от него не было никакого, а Эдвин судорожно рвал обойму своего автоматического пистолета. Я не дал ему второго шанса — перемахнул кровать, не удержавшись от прыжка на матрасе, и коленом придавил Эдвина к полу. Вырвав пистолет за ствол, я сунул его в карман.
— Мы можем тебе заплатить, — прохрипел Эдвин в тощий грязный палас. Я уловил слабый акцент — видимо, тевтонские корни держат крепко. — Мы тебе заплатим, а ты скажешь, что не нашел нас.
Я уловил движение за спиной: Ганс заходил сзади. Я резко крутнулся и, не целясь, ударил обеими ногами, попав в колено и что-то там выбив — послышался громкий хруст. Жилистый немец упал на ковер, заорав от боли. В руке он сжимал не оружие, а маленькую стопку купюр, которые намеревался мне всучить.
— Я так не работаю, — объяснил я корчившемуся на полу человеку и, вытащив квитанции, потряс ими перед его лицом: — Передать эти деньги кому-нибудь?
Эдвин отрицательно покачал головой и начал снова:
— Возьми их себе, просто возьми и уходи.
— Я сказал, что так не работаю, — повысил я голос и спросил, четко выговаривая каждое слово: — У вас есть родственники?
Клиенты ненавидят этот вопрос, всегда вызывающий у них словесное недержание. Я оборвал стенания Ганса и Эдвина, подбив летающих братьев Мюллеринг двумя выстрелами из тазера, и приступил к работе.
Дома Венди оплакивала дорогого покойного мужа. Она узнала об инциденте от нашего знакомого, тот услышал о нем от парня по имени Чип, которому проболтался Фрэнк. Я отсутствовал меньше четырех часов, но когда тебя чуть не пришили на работе, новость разносится с невероятной скоростью. Языки мелют всегда, но отчего-то плохие новости распространяются быстрее, чем хорошие.
Мы много раз говорили о переходе в другой отдел. Венди просила меня заняться продажами, я отказывался, она настаивала с легким нажимом в голосе, и мы закрывали тему на неделю-две, а потом все начиналось сначала. Она приводила убедительные доводы: это безопаснее, больше подходит мужчине моего солидного возраста и даст мне возможность заниматься любимым хобби, например, дышать.
Узнав об инциденте с братьями Мюллеринг, Венди чуть с ума не сошла, ведь когда история достигла ее ушей, меня (а) застрелили, (б) задушили, (в) обезглавили, что, понятное дело, расстроило супругу. Она кинулась ко мне, крепко-крепко обняла и долго не отпускала, время от времени с силой ударяя кулаком в грудь за то, что подвергаю себя такому риску. Венди не питала иллюзий в отношении специфики моей работы, но знала о способах все просчитать и подстраховаться, стало быть, я наверняка схалтурил где-то в процессе подготовки.
— Скажи, что ты переведешься, — умоляла она в ту ночь. — Перейдешь в отдел продаж. Фрэнк тебя отпустит.
— Это не моя специальность, — возражал я.
— Сейчас не твоя, но ты бы мог освоить…
Я приготовился к ссоре. Черт, я регулярно ссорился со всеми женами, отчего бы не поддержать традицию?
Но я устал. Или адреналин перегорел, пока я отбивался от летающих братьев, приведя меня в сговорчивое состояние, и я не смог собраться с силами для достойного ответа. Страшно не желая свирепеть, я вдруг услышал собственные слова:
— Ладно, ладно. — И еще раз, словно не верил своим ушам: — Ладно.
Джейк и Фрэнк сделали все возможное, чтобы меня отговорить. Приводили самые убедительные доводы, почему я зачахну и помру в продажах, будучи созданным для карьеры биокредитчика. Но они видели, что я принял решение. Джейк, по-моему, в душе сразу махнул рукой.
— В деньгах сильно потеряешь, — напомнил он. — Там зарплата и рядом не лежала с нашей.
— Мне хватит.
— Это с твоими-то пятью разводами?
— С четырьмя, — поправил я.
— Это пока с четырьмя.
Да, переходя в отдел продаж, я терял треть зарплаты — никому не платили таких комиссионных, как биокредитчикам, но ведь и риска не будет. Я настоял на своем, и Фрэнк занялся бумажной стороной вопроса.
— Раньше чем за две недели это не оформят, — заметил он. — Сходишь пока в отпуск или возьмешь на дорожку пару розовых квитков?
— К черту отпуск, — сказал я. — Давай квитки.
Правду люди говорят — от работы кони дохнут.
Следующие две недели слились для меня в одно мутное пятно крови и эфира. Я мстительно рвал город, как бобик грелку, пытаясь выполнить двухмесячный объем работы за две недели. Ночами я практически не приходил домой; проведя изъятие, пару часов спал в машине и ехал наследующий заказ. Венди ко мне не цеплялась, понимая, что мужчине нужно оторваться перед переходом на менее опасную работу.
Мы с Джейком даже устроили напоследок большую охоту, накрыв и разорив целое гнездо нелегалов в старой школе. Двадцать или тридцать неплательщиков прятались вместе в надежде скрыться от системы — за границей, на одном из мифических островов, где народ до сих пор живет свободно, без долгов и искорганов. Но сама специфика массового убежища, где находится множество должников с неоплаченными трансплантатами, существенно облегчает нам задачу. За неполные четыре часа мы изъяли пятьдесят семь искорганов из двадцати одного клиента. По-моему, Джейк тогда внес аванс за моторный катер.