Я пытаюсь отстегнуться, и это мне с трудом удаётся. Вываливаюсь вниз головой, умудряясь при этом ею ни обо что не удариться. Мне, наверное, хватит уже использовать голову в качестве ударного инструмента, а то скоро всяких шрамов будет больше, чем волос…
Ладно. Всё в порядке. Худо-бедно, но мы приземлились. Лёшка тоже, хоть и с матюками, но выбирается сам, и уже помогает Маринке освободиться от ремней.
— Все целы? — снова задаю вопрос.
Но на этот раз мне нужны ответы.
— Нормально всё, брат. — отвечает Лёшка. — Синяки и царапины — не в счёт.
— Тебе-то, да… — фыркнула Маринка. — А у меня, кажется, губы разбиты… Ухом ещё ударилась… В голове всё шумит.
— Дай, поцелую! И всё пройдёт… — утешая расстроенную девушку, лезет к ней Лёха, целуя ушко.
Вспоминаю старый анекдот.
— Молодой человек! А Вы случайно таким же способом геморрой не лечите?
Секундная пауза… И дружный смех разносится над полем.
Да, блин, анекдот. Самолёт вверх тормашками, люди побитые, тростник поломанный… И просто гомерическиий смех, раздающийся в утренней тишине.
Вспоминая местность, которую я наблюдал сверху, за какое-то время до нашего, так сказать, благополучного приземления, мы бредём сквозь заросли сахарного тростника. Чувства, что мы движемся в правильном направлении, у меня нет. Из ориентиров — только солнце, которое, как всем известно, восходит именно на востоке.
Самолёт мы бросили. Он своё уже отлетал. Забрали из багажного отделения сумки с нашими вещами и остатками денег, да и потрусили куда глаза глядят. А куда им глядеть-то, если кругом высоченные стебли тростника да и только. Даже кукуруза — и то растёт пониже, да и пореже.
Вот чего сейчас больше всего не хватает, так это пару мачете для меня и для брата. С этим длинным полуножом-полумечом путешествовать сквозь густые заросли тростника было бы гораздо сподручнее. И хотя за неимением гербовой пишут и на туалетной бумаге, но вот, увы, если нет мачете, то перочинным ножичком или моим балисонгом тут не обойдёшься.
Поэтому, сменяя друг друга, мы с братом по очереди пробиваем узкую тропу сквозь заросли, и движемся куда-то в том направлении, где по моим прикидкам должна находится автодорога.
Солнце уже жарит совсем не по-детски, и пот стекает по телу. Скоро уже в ботинках хлюпать начнёт. Спина-то вся уже мокрая насквозь. Рубашка прилипла к телу. А всё тело зудит и чешется…
На дорогу мы выбрались, задолбавшись в конец.
Странно. На дороге было пусто. А что странного? Да то, что тут уже почти как час назад с неба грохнулся самолёт, и это никого совсем не волнует. То есть не волнует абсолютно совсем. И не волнует абсолютно никого. Правда и дорога была, скажем, так себе… Не хайвей и не автострада. Совсем обычная такая дорога местного значения с хреновым покрытием…
— Ну и куда нам теперь идти? Налево? Направо? — интересуется Маринка.
Даже странно. Она не ёрничает, не вредничает, а просто интересуется. Видимо укатали Сивку крутые горки, а Маринку укатала вусмерть долгая дорога в зарослях сахарного тростника.
Ориентируясь по положению солнца. Тыкаю пальцем направо.
— Туда?
— Ты уверен?
Это уже брат подключился. Несмотря на вполне приличную физическую подготовку, Лёшка тоже выглядит не ахти. Наверняка и у меня вид не лучше. Блин. Да нас даже попутная машина подбирать не станет, поскольку мы больше всего похожи на хиппи, которые больше месяца прожили вдали от людей, ночуя в стогу сена.
— Я уверен. — отвечаю ему. — Вон солнце. Видишь? Значит там восток. Туда и пойдём.
— А вдруг до города ближе в другую сторону?
— А тебе не всё равно?
— Маринка устала. Да и я тоже уже на пределе.
— Понимаю. Но, что ты от меня вообще хочешь?
— Ничего. Просто… Ты точно уверен, что мы идём в правильном направлении.
— Лёха! Я уже ни в чём не уверен. Знаю только, что везёт нам в последнее время, как утопленникам. Куда ни пойдём, везде во что-нибудь вляпаемся.
— Саня! Это наверное от того, что у них тут везде насрано.
— Братишка. А что, там в Москве у нас лучше что ли было? То гопники, то опять какие-то гады… И потом у меня в Европе тоже, то понос, то триппер…