Гитлер также не колебался. В тот момент для него Гудериан был всего лишь еще одним мятежным детищем генерального штаба, из тех, кто, по выражению Геббельса, «…неспособны выдержать серьезное нервное напряжение и испытания характера». В декабре в эту категорию попало еще свыше тридцати генералов, оказавшихся не у дел. По иронии судьбы, именно в этот момент, когда напасти навалились со всех сторон, Гудериан проявил себя с самой лучшей стороны, опираясь на свой непререкаемый авторитет и талант командира. Под его руководством войска 2-й танковой армии продемонстрировали, что организованный отход в зимних условиях им вполне по силам – и тем самым опровергли убеждение Гитлера (которое с готовностью разделяли многие германские генералы как до, так и после поражения под Москвой), считавшего, что санкционирование общего отступления приведет к разложению войск подобно тому, которое случилось в 1812 году с французами. В умении воевать с минимальными потерями Гудериан, пожалуй, превосходил даже свой талант командира, что, в конце концов, и погубило его карьеру. Он поступал так, как считал нужным, и в этом он опередил всех своих современников, встав на путь, неминуемо приведший к столкновению с фюрером. Пауль Дирихс говорит, что в прощальном слове к сотрудникам своего штаба Гудериан подверг решение Гитлера острой критике. Однако в то время у него не было другого выбора, кроме как уклониться от прямого конфликта и со стороны в гневе наблюдать за происходящим.
Глава 9
ДОРОГА НА ЛЕЙТЦЕН
Постепенно мир, и в последнюю очередь Германия, узнал об увольнении большой группы военачальников, совсем недавно одерживавших такие головокружительные победы. Из почти тридцати человек лишь отставка Браухича получила большую огласку, преследовавшую цель укрепить репутацию фюрера как нового верховного главнокомандующего. Об увольнении Гудериана объявили в приказе по 2-й танковой армии, который зачитали во всех ее подразделениях, но средства массовой информации об этом умолчали, и случилось так, что к тому времени, когда слухи о происшедшем достигли ушей многих немцев, официальная пропаганда начала лепить новые образы героев-полководцев, народных любимцев. Одним из них был Эрвин Роммель, чьи удачные действия на Киренаике в январе 1942 года способствовали реабилитации его репутации после серьезного поражения, которое он потерпел от англичан в конце 1941 года, и отвлечению внимания от восточного театра военных действий, где дела в это время шли неважно.
Гудериана мало волновало то, что пресса и радио предали его имя забвению. Когда один журналист начал собирать материалы для написания его биографии, он в письме Гретель в сентябре 1941 года попросил ее не говорить ни о чем сугубо личном: «Ни при каких обстоятельствах мне не хотелось бы связаться с пропагандой а ла Роммель». Но когда привыкаешь выкладываться на всю катушку и сжигать нервы, годами живя в условиях огромного напряжения и дискомфорта, внезапное расслабление и бездеятельность могут оказать очень серьезное отрицательное влияние на организм, такое же, как и мощный стресс. В случае с Гудерианом это означало ухудшение работы сердечно-сосудистой системы, давшее знать о себе в марте. Осенью наступило обострение. Стрессы, характерные для боевой обстановки, уступили место нагрузкам иного рода. К тревоге патриота, видевшего мрачные перспективы для своей страны, прибавилось ощущение новой беды. Гудериан почувствовал, что находится под бдительным оком не только тайной полиции, проверявшей его реакцию на внезапную опалу, но и историков, пытавшихся получить информацию в своих научных целях. Кроме того, к нему пробовали найти подход эмиссары движения сопротивления, надеявшиеся, что генерал присоединится к заговору. Немало заставила волноваться его и Гретель, весной оказавшаяся на несколько месяцев прикованной к постели с диагнозом: заражение крови. В этом тревожном состоянии Гудериан инстинктивно стремился в маленький домик у озера Констанц, побыть на солнце. Что еще оставалось делать? В сентябре 1942 года он узнал, что Гитлер неприязненно встретил предложение Роммеля поручить Гудериану командование танковой армией «Африка». Поскольку для его дальнейшего использования не просматривалось никаких перспектив, Гитлер в качестве награды выделил Гудериану поместье в Вартегау, когда-то являвшимся частью Пруссии, а затем вошедшим в состав Польши. После победоносной кампании 1939 г. эта территория опять стала частью Германии – подарок Гитлера был преподнесен пропагандой как подарок нации человеку, 17 июля 1941 года, когда кампания в России казалась практически выигранной, удостоенному одной из высших военных наград рейха – дубовыми листьями к Железному кресту. Гудериан принял этот подарок и в октябре 1942 года вступил во владение 2500 акрами плодородных сельскохозяйственных угодий в Дейпенгофе. После войны на основании этого факта против Гудериана выдвинули обвинения в связях с нацистским режимом, это вынудило его оправдываться в «Воспоминаниях солдата», где он писал, что ему было некуда податься, так как его дом в Берлине был разрушен в ходе налета англо-американской авиации. Эти обвинения в алчности его сын отрицал еще более категорично, но в то же время открыто заявил, что возвращение семьи на родовые земли и политика увеличения германского населения в Вартегау были проблемами, которые постоянно находились в поле зрения как его отца, так и остальных членов семьи.