Стрессы и перегрузки, которым подвергались начальники Гудериана, начали теперь отражаться и на нем самом. Бек, трагическая фигура, не сумевший превратить свои убеждения в дела, принадлежал к числу тех очень немногих старших офицеров, которым хватило проницательности, чтобы понять – Гитлер представляет собой угрозу для Германии. Бек не оставлял попыток убедить Браухича занять твердую позицию в деле Фрича, в феврале 1938 года ложно обвиненного в скандальном поведении. Браухич отклонил предложение Бека. Убежденный, что нападение на Чехословакию явится непоправимой ошибкой, Бек осмелился возражать самому Гитлеру на том основании, что Германия не готова к войне. Однако Браухич и здесь не решился бросить вызов избранному представителю народа и предал Бека. С этого времени, что бы ни делали генералы, ничего, кроме открытого мятежа, не могло остановить Гитлера. Бек подал в отставку, начались поиски более покладистого начальника штаба. Возможным преемником Бека в течение некоторого времени считался Гудериан. Об этом вспоминал генерал Вермонт, с 1933 по 1939 год часто встречавшийся с ним и вынесший из этих встреч впечатление о нем как о «…страстном танкисте – и ничего больше». Вряд ли кандидатура Гудериана на авторитетный и очень высокий пост начальника генштаба рассматривалась всерьез. Уже одно упоминание об этом не могло не вызвать антагонизма среди встревоженных генералов. Гудериану не только не хватало необходимого генеральского стажа и престижа для такой августейшей должности, но вдобавок он был 138 представителем фракции военного меньшинства и явным фаворитом Гитлера. В конце концов, дела у Бека принял Франц Гальдер и продолжил линию оппозиции Гитлеру, хотя и с меньшим рвением.
Диалог между Гитлером и Гудерианом теперь приобрел характер личных контактов. Приглашения на обед или в оперу неизменно приводили к дискуссиям о проблемах танковых войск. Привычка отводить Гудериану ведущую роль в военных операциях стала почти формальностью. Так, 16-му корпусу после Мюнхенского соглашения, отсрочившего войну, поручили оккупировать Судетскую область. 5 октября Гудериан писал Гретель о тех «страданиях и преследованиях», которые пришлось вынести немцам при чешской власти – они «потеряли всякую надежду». В «Воспоминаниях солдата» он повествует о восторженных толпах, приветствовавших фюрера и его войска. Когда Гитлер сел в автомобиль Гудериана, «он в очень дружеской манере пожал мне руку… Очень великий человек!» – писал Гудериан. «Такая победа без единого взмаха меча – пожалуй, беспрецедентное явление в истории. Разумеется, это стало возможным только благодаря тому, что в наших руках был новый, острый меч, и мы проявили твердую волю пустить его в ход, если бы мирные средства оказались исчерпанными. Этот отважный человек преследовал очевидные цели, не оставляя ни у кого ни тени сомнений».
Далее он рассказывал об оккупации: «…укрепления противника оказались не такими сильными, как о них думали, но все же лучше брать их таким способом». О «…нескрываемом удовлетворении каждого, включая министра иностранных дел, фон Риббентропа, что войны удалось избежать». Говорил и о том, что с Рейхенау у него нет никаких расхождений: «Мы пришли к полному согласию. От его штаба было мало пользы. Жаль!» В тот момент в Германии, пожалуй, мало кто не согласился бы с Гудерианом в его оценке Гитлера. Несправедливый Версальский договор был ликвидирован, и при этом не пришлось пожертвовать ни одной человеческой жизнью. Однако долговременные последствия этого шага оказались более зловещими. Тогда Гудериан не придавал им особого значения, настолько некритичным было его отношение к фюреру.