Тем временем Бок подверг серьезной критике действия пехотных дивизий (пытаясь, в частности, возродить в них чувство целеустремленности и решительности). Он также жаловался на неразборчивость и медлительность артиллерии, запаздывавшей с огневой поддержкой пехоты. Исходя из этого, Бок потребовал, чтобы артиллерия не задерживала пехоту и, более того, оказывала бы ей поддержку огнем прямой наводкой на передовой. По сути дела Бок повторял ранние аргументы Гудериана в пользу танка. Манштейн пошел еще дальше: «Требуются самоходные, гусеничные штурмовые орудия», – сказал он. Именно после этого приняли решение снять с вооружения танки T-I, как не отвечающие современным требованиям, и на базе их шасси установить чешские орудия большего калибра, защищенные броней и имевшие ограниченный угол поворота по горизонтали.
Гудериан не оспаривал эти решения, хотя противился любому отходу от башенного танка, считая это шагом назад. Он знал, что его танки не уступили в боях польским, многие из которых были лучше вооружены, и поэтому требовал усилить огневую мощь и вооружение германских танков и выражал неудовольствие командованием на низших уровнях. Легкие дивизии, почти не имевшие танков, проявили себя, как и ожидал Гудериан, неудовлетворительно, однако теперь, когда ежемесячный выпуск танков достиг 125 машин, и в распоряжении немцев были хорошо оснащенные чешские заводы, стало возможным подтянуть эти дивизии до уровня танковых. В то же время с легкостью удалось отразить наглое требование кавалерии усилить ее, хотя конные формирования продемонстрировали в последней кампании свою ужасную уязвимость. И все же «Большие маневры» в Польше не оказали серьезного влияния на фундаментальные возражения всему тому, что отстаивал Гудериан.
Единственное, что Гудериан был в состоянии сделать – это рекомендовать. Он лишился непосредственной власти, поскольку пост «начальника мобильных войск» упразднили в самом начале войны и представлять интересы танковых войск поручили командующему армией резерва, генерал-полковнику Эриху Фромму, человеку, не слишком расположенному к этим войскам. По мнению Гудериана, люди, на плечи которых возложили ответственность за танковые войска, «не всегда соответствовали важности задач, стоявших перед ними в современной войне». Тем не менее, если образованные немецкие военные специалисты не желали соглашаться с изменениями в военном искусстве, внесенными в него «маленькой войной» Гитлера в Польше, – а доказательствам в поддержку точки зрения Гудериана было несть числа, – то весь остальной недоверчивый и плохо информированный мир был еще менее склонен это сделать. Конечно, главные военные державы, в особенности соседи Германии, понимали, что первостепенную роль в разгроме Польши сыграли танки и авиация, но старались принизить их значение на основании неравенства сил сторон, выставляя Польшу беспомощной жертвой. Говорилось, что с Францией такие штучки не пройдут. Если бы Гитлер настоял на своем, то им бы не пришлось долго пребывать в сомнении, ибо Гитлер чувствовал себя на седьмом небе от своего успеха. Его самоуверенность раздулась до угрожающих размеров. Он видел действие своего нового оружия – это был вовсе не блеф. Не успели отгреметь последние залпы сражений в Польше и улечься пыль от гусениц танков, как фюрер 27 сентября отдал приказ готовиться к вторжению в Западную Европу, намерение, так встревожившее некоторых германских офицеров. Они отвергли его напрочь как сумасбродное, которое наверняка повлекло бы за собой начало Второй мировой войны, и реанимировали заговор с целью убить Гитлера. Среди диссидентов были Гаммерштейн, Бек и несколько гражданских лиц.