- Я в этом участвовать не собираюсь.
- А я попробую. Хотя бы для того, чтобы себе самой доказать, что не спятила. Как на счет эксперимента на восприимчивость к боли?
- Еще один эксперимент? Здорово! – восклицает девчонка, радостно хлопая в ладоши.
- Вы что же намереваетесь его ущипнуть? – осторожно интересуется Элла.
- Типа того.
Положив в сумочку зеркальце, Вера достает оттуда пилку для ногтей и без промедления вонзает ее мужчине в щеку. Копошащиеся на нем мухи дружно взлетают. Пилка проходит между зубами, погружаясь в ротовую полость на две трети длины.
- Вы точно спятили! Немедленно прекратите. Ему же больно! - верещит, краснея, проводница.
- Я, пожалуй, пойду, - пискнув, девчонка исчезает из виду. Вера успевает заметить, что ее дреды стали еще длиннее. Теперь они едва не волочатся по полу.
- Ему не больно! Он даже не вздрогнул! Почему вы не хотите признать, что он мертв? Погодите, я, кажется, начинаю понимать. Вам зачем-то нужно, чтобы я осталась в одном купе с мертвецом.
- Я все еще жду свой чай, - слышится из коридора тоненький девичий голосок.
- Все, что мне нужно - это порядок в моем вагоне, а вы всякий раз пытаетесь его нарушить, - говорит сквозь зубы проводница. – Прекратите безобразничать, иначе я буду вынуждена принять крайние меры.
- Я не собираюсь находиться с мертвецом! Уж лучше сойти с поезда. Где ближайшая остановка?
- В Чистилищеве.
- Что за название? Никогда о таком не слышала.
- Можете полюбоваться окрестностями. Стоим тридцать секунд. Учтите, там повсюду крысы.
- Крысы?
- Да, крысы - темные сущности мотыльков.
- Я не понимаю.
- Хотите чаю?
Из сумочки Веры слышится тихая тревожная вибрация смартфона, оповещающая о том, что аккумулятор полностью разражен. Вера помнит, что зарядила его сегодня утром на сто процентов. Она помнит, что у нее нет денег. У нее критические дни. Она близка к нервному срыву и совсем не хочет сходить в каком-то Чистилищеве, откуда неизвестно как потом добираться домой.
- Я хочу перейти в другое купе. Мне дурно от этого мерзкого запаха.
- Может быть, здесь просто следует немного проветрить? – проводница решительно движется в сторону окна, оттесняя Веру, вынуждая ее присесть на свободную полку. Опираясь на столик, она приоткрывает окно, рубашка под рукавом окончательно рвется, высвобождая жировые складки необъятного живота. – Вот так, теперь дышать станет легче.
- Вы не понимаете? Я прошу, нет, я требую, чтобы мне предоставили другое свободное место!
- Но, таких нет, если, конечно, не считать двух мест в вашем купе на верхних полках.
- Тогда найдите мне место в любом из соседних вагонов. Вы ведь можете связаться с другими проводниками и выяснить, где еще есть свободные места? – не сдается Вера.
Глядя на порвавшуюся рубашку, Элла, кажется, только теперь замечает прилипший к нагрудному карману ломтик измазанной в томатном соусе колбасы. Она берет колбасу пухленькими пальцами, роняет ее на ладонь, сжимает пальцы в кулак, затем меняет руки местами, разжимает кулак, перебрасывая ломтик из ладони в ладонь.
- В нашем маленьком составе всего один запоздалый вагон. Локомотив с остальными вагонами ушли раньше. Разве я вам об этом не говорила?
- Снова вы шутите? - спрашивает Вера, заворожено глядя, как ломтик колбасы, перетекает из ладони в ладонь.
- Шучу, конечно, шучу, моя дорогая, - ласково щебечет Элла. - Вы устали, вам лучше прилечь.
- Нет. Это исключено. Если я лягу, то сразу усну. А я не хочу спать в одном купе с мертвецом.
- Вы такая же мертвая как он, только разлагаетесь в других людях, а это совсем не комильфо.
- Я не понимаю…
Ломтик колбасы пересыпается из ладони в ладонь пурпурной пылью. Вера зевает, ложится на бок, прижимая к животу колени, смотрит на тень, нависшую над мертвым мужчиной и, закрывая глаза, убеждает себя в том, что это всего лишь тень от верхней полки, а не черное пятно с окровавленной пастью, забравшееся в купе, когда проводница открыла окно.
Открыв глаза, Вера сразу поняла, что находится в гостиничном номере. Первым, что она увидела в тусклом неоновом свете, были старинные часы на стене, стрелки которых остановились. Боль внизу живота исчезла, растворилась в другом, отчасти знакомом и совсем неуместном сейчас ощущении.