— Да.
— Ты думаешь, он меня успокоит?
— Нет, если не любишь страдать.
— Тогда зачем предлагаешь?
— Просто люблю депрессивные стихи.
Он смотрит на меня. Широкий лоб. Черные волосы. Серые глаза. Похорж на мрачного поэта.
— Ты поэт?
— Нет.
— Музыкант?
— Нет.
— Художник?
— Нет. Я шью.
— Чегооооооо? — я сложила губы в трубочку, как Клэр недавно.
— Тебя что-то смущает?
— Ну, ты…
— Парень?
— Любишь Эдгара Алана По. И шить. О’Кей.
— Я вообще разносторонняя личность. У меня 11 котов. Правда, 10 из них живут у друзей. Но это всё равно мои коты.
— О.
— А ещё у меня 100 ручек одинакового цвета. Я веду им учет. Я могу писать только ручкой светло-голубого цвета. Самый тонкий стержень.
— А у Жюли 200 пар носков.
— Нифига себе. У меня только 189.
— А попал сюда, потому что не смог сшить шарфик и психанул? Или потому, что пытался кого-то заколоть ручкой с самым тонким стержнем?
— Смешно. Ты смешная. У тебя даже почти получилось меня рассмешить, — парень внимательно заглянул мне в глаза, — На самом деле я попал сюда, потому что пытался сигануть из окна, — он пожал плечами, — А потом обнаружилось, что у меня ещё пограничное расстройство личности вместе с неврозом в качестве добавки от дяди, которого выперли из медицинского факультета. Хотя он мнит себя первоклассным доктором.
— Когда ты попал сюда?
— На прошлой неделе. Или нет? Не помню.
— А почему я тебя не видела?
— Так меня совсем недавно выпустили из заточения. А до этого держали в вонючей маленькой комнате и кормили кашей с таблетками. И постоянно пялились.
— А почему ты хотел покончить с собой? И почему ты сейчас так спокойно об этом говоришь?
— Пьяный отец явился в мою школу посреди урока и заявил, что я ублюдок и родился от сношения моей, цитирую, шлюхи-мамашки с каким-то латиноамериканским уродом, конец цитаты. И что надо было меня выкинуть на помойку. И что я мусор. И что я генетический шлак. И что я тупой червяк и сопляк. И что он убьет мою мать. А потом пытался задушить.
— Жестоко.
— И не говори. А спокоен я так потому, что меня напичкали нейролептиками. На самом деле внутри меня бушует буря. А вот увидь ты меня в те критические минуты, когда моя жизнь висела на волоске, ты бы убежала от меня, сверкая пятками.
— Не убежала бы. Я тоже такая.
— О, клево.
— Ладно, удачи тебе. Ты милый. Кстати, запомни хорошенько: пока ты чувствуешь боль, есть шанс спастись. Хуже всего, когда её нет.
Я ушла в свою палату, чувствуя его взгляд на своей спине. Надеюсь, он послушал меня. А может, принял за выжившую из ума девку. И вид у меня был соответствующий. Вот черлидерша бы обрадовалась! Наконец-то я ей не соперница. Да вот только смысл? Марка-то больше нет.
А потом были фиолетовые сумерки, заледеневшая земля, сморкание девочек, белые кружки с мутным кофе, игра на гитаре и укулеле, безвкусные песни, пресная еда, скрипящие половицы и блестящая плитка. И нестройный хор из юных голосов. И лекарства. И ароматные белоснежные халаты.
Три дня. Два дня. Один день. Я считала секунды, уставившись на гигантский циферблат часов в общем зале.
Хорошо, меня выпустят. Дальше что? Куда я пойду? Зачем? Всё бессмысленно.
— Если бы ты спохватилась раньше, тупица, то всё было бы нормально. Чем тебе Марк не угодил? Нормальный мужик. Лучше этих хлюпиков мажористых, которых ты называешь интиллигенцией, — последнее слово отец с отвращением сплюнул.
— Ты же сам бухал, как гребаная свинья! — кричала мать, — Тупая, жирная, вонючая свинья! Всю жизнь мне испортил! Я вообще не хотела рожать от тебя! Я бы могла убежать с Майклом, и мы бы зажили счастливо в Лос-Анжелесе! И тут этот ребенок! Ненавижу тебя, ублюдок!
— Да уж, с такой-то мамашей не удивительно, что у неё поехала крыша!
— У неё ведь и твои гены есть, гены конченного алкаша, которого 5 раз увольняли! Ты ведь колотил её, как боксерскую грушу! У тебя всё сводится к насилию!
— А у тебя к истерикам!
Я сидела, потупив глаза и сжав пресловутого прокуренного мишку. Я привыкла к их ссорам. И к тому, что они всё время говорят обо мне в третьем лице, когда я рядом, тоже. Как и к тому, что они всегда спорят друг с другом, что для меня лучше, не спрашивая моё мнение.
— Вы не видите своей проблемы? — спросила психиатр, — Почему бы вам не понять, что ваш ребенок — это личность со своими чувствами и переживаниями, а не кукла? Каждое слово, сказанное вами, надолго оседает в ней. Вы считали её проблемой — она и выросла проблемой. Вы считали её пропащей — она стала пропащей. Вы считали, что от неё одни неприятности — она и стала учинять вам их. Хоть раз спросите у неё, чего она хочет.
— Ну и чего ты хочешь, Сандра? — оба родителя уставились на меня.
— Я… — растерялась я.
— Расскажи им о своих чувствах, Сандра, — сказала психиатр, — Повтори им то, что говорила мне.
— Я хочу…
Я хотела сказать «ничего», но в последний момент передумала.
— Я хочу уехать отсюда.
— Очень смешно, Сандра, — сказала мать.
— Куда же ты хочешь уехать? — спросила психиатр.
— Куда угодно, — ответила я, — Сесть на ближайший поезд и рвануть отсюда.
— Сандра, будь посерьезней, — нахмурилась мать.
— А я серьезна. Я хочу к морю.
— В новый год? Ты издеваешься?
— Тогда это будет самый лучший новый год.
— Я не собираюсь всё бросать, чтобы сопровождать тебя.
— А я и не просила. Я одна поеду.
— Поехать куда-то и развеяться — отличная мысль, — кивнула психиатр, — Это поможет ей расслабиться, провести время наедине с собой и всё обдумать.
— Могу отпустить только в соседний город, — мама скрестила руки на груди.
Обьятия. Поцелуи. Сара кружит вокруг меня на коляске. Клэр кланяется мне. Шляпа, как и следовало ожидать, не спадает.
— Прощай. Что-то мне подсказывает, что следует говорить именно «прощай», а не «до свидания», — говорит Клэр.
— Если кто-то назовет тебя психом, скажи, что сейчас сделаешь из его кишок шарфик, — сказала Сара.
— Ешь, — говорю ей я, — Кушать необходимо для поддержания здоровья. А ещё это приятно. А ещё это отличнвый способ провести время с друзьями вместе.
— Да я поняла уже, — грустно улыбнулась Сара.
Я иду по коридору. Такое чувство, будто я здесь впервые. Только теперь я живая. И мне грустно.
— Уже уходишь? — грустно спросил подошедший парень с ПРЛ.
— Да. Птичку выпустили из клетки.
— Птичка рада?
— Птичка пока не знает.
— Буду скучать, — неожиданно сказал парень, — Кстати, меня Дейл зовут.
— Сандра, — мы пожали друг другу руки, — Знакомимся на прощание. У нас всё не как у людей.
Мы оба рассмеялись. И разошлись, каждый своей дорогой.
— Эй, танцовщица! — ко мне подбежал кудрявый парень в сопровождении волосатого и парня с бусинками, — Сумки, грустный вид. Если собрать все детали паззла, то можно придти к выводу: тебя выписывают.
— Сенсация! Эрик умеет думать! — подхватил парень с бусинками, — И не такое случается в самую холодную зиму.
— Жалеешь, что уходишь? — спросил парень с рисунками на руках, — Когда меня выписывали, я сначала радовался. А потом грустил. А потом был готов на всё, лишь бы оказаться снова здесь.
— Я больше не вернусь, — я с трудом выдавила из себя улыбку.
— И правда, — сказал волосатый, заглянув мне прямо в глаза, — Больше не вернёшься.
— Мне будет вас не хватать, парни, — сказала я, — Мы круто потанцевали тогда.
— Точняк! — согласился Эрик, — Но я всё равно танцевал лучше.
— Давай, уходи, — подтолкнул меня парень с бусинками, — Сейчас вцеплюсь в твою юбку и буду реветь, как стадо оленей. Как тебе такое понравится?
— Но я в джинсах, — удивилась я.