Гришу Копыльцева я нашел на Юго-Западе. Он работал на кладбище в двадцати километрах от города. Родственники и друзья умерших задавались вопросом: «Что же подвигло такого молодого и скромного паренька работать сторожем в столь мрачном и пугающем месте?». Гриша был вежлив и учтив. В силу своей скромности ни с кем никогда не спорил, а когда ему приносили взятки, желая подобрать покойным лучшее место, Гриша отказывался и отдавал место просто так. И ведь деньги ему были нужны. Девчонка с непропорционально большой попой, кажется, её звали Даша, гуляла с ним только из-за денег. Восемнадцатилетний сторож на кладбище, без образования, без вредных привычек, без перспектив и подростковой безбашенности, которой так хотелось семнадцатилетней выпускнице. Гришу она не бросала только потому, что он задаривал её подарками, водил по кино, клубам и кафе. Где он брал деньги: я не знал. Но уж точно ему столько не платили. А взятки Гриша не брал. Иногда очень хотелось, но страх — потерять столь сладкое место — перекрывал мимолетное желание.
Кладбище было его местом силы. Вокруг кружила смерть, покоились погребенные тела, каждый день привозили новых.
Гриша гулял по кладбищу по ночам. Он представлял себя кем-то. Я видел это, наблюдая из бинокля. Гриша расхаживал между оградками, что-то говорил и указывал руками. Он представлял себя владыкой этого загробного царства. Воображал, будто все они его подданные, и он может в любую секунду поднять их и повести на бой. Ещё Гриша любил разрывать старые могилы. Поросшие травой, с покосившимся и обрушившимися памятниками. Места, куда не приходили многие годы и вряд ли уже когда-нибудь придут. Он делал это с умом. Выбирал место за памятником и делал настоящий подкоп. Ему хватало сил — пробиться через слежавшуюся землю. Там он в свете налобного фонаря проламывал гнилые доски гроба и доставал кости. Хрен знает, что это за фетиш такой, но к старым костям Гриша питал особую слабость. Достав кости, он садился на краю своего подкопа и внимательно их рассматривал, а затем, не без явного стеснения, обгладывал их. Там и мяса-то уже дано не было, но он находил какие-то хрящи или что-то ещё. Одно время я думал, что Гриша этим и питается. Но его увлечение костьми было лишь хобби. Питался он по старинке. Его жертвами становились ютившиеся возле кладбища бомжи.
Когда пришло время, я съел третью железу. Голод только начал себя проявлять, и я бы запросто продержался ещё пару недель, но знал, что мне понадобятся силы. Железы их давали. Как обычная еда возвращала силы оголодавшим, так и железы восполняли мне силы и энергию.
Гриша гулял ночью по кладбищу, а я сидел, спрятавшись за фамильным надгробием супруг Ивановых. Ветер дул в мою сторону. В руках у меня была метровая железяка с пневматическим поршнем и стрелой — гарпун. Гуль подошёл ближе, я выстелил. Стрела пробила плечо и ощетинилась наконечником. Гуль рванул вперед, а я затормозил его, но не слишком резко, чтобы не порвать трос. Затем дёрнул и повалил его на спину. Протащил несколько метров по земле. Гуль рычал и пытался вскочить, но не мог поймать равновесие. Он брыкался и оставлял на земле ров. Хватался за оградки и памятники. Я дотащил гарпун до забора, сунул в металлическую решетку и поставил за ней в распорку. Гуль к тому времени вскочил, несколько раз дернулся, погнул крепление гарпуна и так сильно натянул трос, отчего тот жалобно загудел. Ещё немного и он либо порвет его, либо вырвет стрелу из плеча вместе с несколькими килограммами собственной плоти. Он испугался, а потому не сразу понял, что избавиться от стрелы можно проще. Он перехватил трос руками и укусил. Ему хватило три раза сомкнуть челюсти, чтобы уменьшить трос вдвое. Я подскочил через секунду, увернулся от его размашистого удара и засадил нож в голову. Гуль упал на колени. Из макушки в небо торчала коричневая рукоять. Он ударил ещё раз, но уже слишком слабо. Я поймал его руку, заломил за спину и опустил гуля мордой в землю. Прижал пяткой между лопаток и накинул через голову удавку. Свел руки до натяжения и затем дернул в разные стороны. Голова отделилась от туловища. Гуль Гриша Копыльцев подарил мне ещё три железы.