– Сам не знаю, – пожал плечами Нестор. – Просто дядько попав в беду.
– Ну да. Теперь вин з биды выберется, а ты в нее попадешь, – заметил Сашко.
– Ох и пороть же тебе будуть! – вздохнул Щусь, выражая явное сочувствие.
– Ничо. Стерплю.
– Платить за коня придеться. Могуть и хату отобрать.
– Не одберуть. Она на ладан дыше. Скоро завалытся.
…Хата и в самом деле была самая обычная, как и большинство в Гуляйполе. Под соломенной крышей. Пол глиняный – «доливка». Маленькие оконца. Внутри – нищета. Правда, не кричащая. У оконца на столике стояла швейная машинка «Зингер» – напоминание о прежнем скромном достатке. Лампадка в покуте у божницы, убранной засушенными цветами. На полатях спали Григорий и его меньший брат Нестор. Еще два брата – Савва и Карпо – женатые и жили отдельно, третий – Омельян, тоже женатый – был на японской войне.
Мать, Евдокия Матвеевна, потормошила Нестора за плечо. Тот открыл глаза:
– Шо, мамо?
– Настя просыть, шоб выйшов.
– О господи, поспать не дадуть. – Нестор торопливо натянул штаны, вышел на крыльцо.
Возле калитки стояла Настя.
– И шо тоби не спиться? – проворчал Нестор.
– Идить ближче, секрет скажу.
Нестор подошел к калитке.
– Приходыв дядько… – прошептала Настя.
– Той, шо ночью? – предположил Нестор.
– Не! Якийсь другый. Молодый, без бороды. Сказав, шоб коняку забралы. Вона в старий кузни стоить.
…В вываленное окно кузни Нестор увидел Орлика. Тот тоже узнал Нестора, радостно заржал. Привязанный к торчащей из стены железяке, конь жевал свежую траву. Перед ним лежала большая охапка.
Нестор отвязал коня, сел на него, выехал из развалин. Пригибаясь, продрался через кусты бузины и выехал на дорогу…
Старший конюх Степан встретил Нестора в конюшне. По выражению его лица парнишка понял: прощения не будет.
– Так ты панське добро стережеш! – закричал Степан, едва Нестор ввел коня в конюшню. Бросился к нему с уздечкой. Стал лупить подростка по голове, по рукам, которыми тот пытался защититься. – А если б коня цыгане укралы? С тебе якый спрос, с голодранца? Я за все ответчик! Запомны!
И Степан вновь замахнулся уздечкой.
Нестор неожиданно выпрямился, схватил один из висящих на стене серпов. Но Степан, крупный, увесистый мужик, успел перехватить руку Нестора, заломил ее. Нестор уронил серп, и тот со звоном прогремел по каменному полу.
– Обрубок! – прорычал конюх, подминая Нестора под себя. – Вовк! Байстрюк!
И он стал бить Нестора уже не в урок, а на увечье…
Дома, избитый, с перевязанной мокрым полотенцем головой, Нестор сидел перед осколком тусклого зеркала, рассматривал кровоподтеки на теле. Возле него хлопотала Евдокия Матвеевна.
– И тут ще помажьте, мамо, – показывал Нестор на проступающий на плече багровый синяк. – И от тут!
– Господи, ну колы ты вже угомонишься! – смазывая синяки и ссадины, ворчала мать. – Ну, вынуватый же: коня не углядив. Так попросыв бы прощению. А ты – в драку!
– Не я первый начав, – угрюмо оправдывался Нестор. – Сперва он мене уздечкой.
– Перетерпив бы! За дело ж. Степан – уздечкой, а ты перетерпы…
Нестор молчал.
– Ты сходи до нього и цее… прощению попросы. Вин не злопамятный, я знаю. Оны с папанькой твоим покойным Иваном Родионовичем трохи дружковалы, колы в кучерах булы. Выпивалы, просты господи, разом.
– Не пиду! – отрезал Нестор.
Мать некоторое время сидела молча, в растерянности. Но потом что-то еще пришло ей в голову, она одобрительно сказала Нестору:
– И не ходи. И правильно. Здоровый бугай! Хлопчика быть. Де це видано!
Теперь уже Нестор удивленно посмотрел на мать.
– Ты, сынок, до пана сходи. Пан – не якыйсь там конюх. Грамотный, ученый, вин смилостивится.
– Ну да! Смилостивится! – проворчал Нестор.
– А ты хорошенько попросы, – стала ласково уговаривать мать и вдруг запричитала: – Жить-то, жить як будем? Мука кончается. И картошка, и крупа. А у нас шесть ротов, и вси есть хочуть.
– Так пускай идуть на заработки!
– То-то ты не знаешь? И Савва, и Карпо в Александровск ходылы. И шо? Пусти хлопоты. Може, малость попизнише де и пристроются. А шось в рот покласть сьодня надо. И твои три рубли тоже в симьи ну совсем не лишни!..
Нестору не нравился ласково-униженный голос матери, ее притворные всхлипывания. Опустив голову, он угрюмо смотрел под ноги. Скорее себе, чем матери, сказал:
– Не знаю… Подумаю…
Глава вторая
Усадьба помещика Данилевского, латифундиста, владельца обширного, в тысячи десятин, многопрофильного хозяйства, была несказанно богата. Такие только на блаженном юге еще и бывают. В доме, среди огромной прихожей с натертыми пчелиным воском полами, высокими стрельчатыми окнами, с трепещущими накрахмаленными занавесками, стоял Нестор, смиренно опустив руки и стараясь скрыть свой настороженный и отнюдь не исполненный покорности взгляд.