– Офигеть! – отчеканила Анна. – Я очень верю в методы рене… реге…
– Регенерации.
– Вот-вот! Прости, я слегка нетрезвая, – солгала она. – Но ты же понимаешь, что тебе придется бороться с этими баранами из Федерации сельскохозяйственных профсоюзов?
– Конечно, – солгал в ответ Артур, отлично зная, что профсоюзам глубоко начхать на мечтательных романтиков, пытающихся использовать альтернативные методы сельского хозяйства.
– И как же это сделать?
– Что именно?
– Ну, как заново заселить землю дождевыми червями?
Артур не ожидал такого вопроса. Заикаясь и путаясь в научных терминах, он сбивчиво изложил несколько вариантов. Рассказывая, он размышлял о возможном эрогенном эффекте лабрета – металлического стержня, торчащего из нижней губы его собеседницы и заканчивающегося двумя маленькими сверкающими шариками. Внезапно Артур замолчал. Анна проследила за его взглядом. Рядом с ними Кевин целовал прилизанного юнца прямо в губы.
Анна убрала руку, забытую на бедре Кевина, и решительно повернулась к Артуру. Так начался их роман.
Через полчаса Артур и Кевин столкнулись на кухне в компании подвыпивших студентов политеха, делающих бутерброды.
– Наверное, нам пора? – совершенно естественным тоном спросил Кевин.
У Артура не нашлось слов. В голове крутилось множество вопросов. Кевин выглядел таким же свежим и бодрым, как и раньше.
Выйдя на улицу, друзья остановились у бывших, тускло освещенных зданий АгроПариТех. Надпись «Национальный институт агрономии» по-прежнему виднелась на фасаде. Всего несколько месяцев назад эти большие красивые буквы дышали гордостью, притягивали взгляды, а теперь они становятся пусть славным, но прошлым. Со стороны улицы Арбалет уже возвели строительные леса. Новые хозяева – международный частный вуз – затеяли масштабную и дорогую реновацию. Смерть, выставленная на всеобщее обозрение.
– Настоящий древний замок, – восхитился Кевин. – Прямо в сердце Парижа!
Монументальный портал, сочетание камня и кирпича медово-коричневого цвета, а также высокая мансардная крыша действительно придавали зданию вид охотничьего домика семнадцатого века.
– Не совсем, – возразил Артур. – Этот дом был построен во второй половине девятнадцатого. Раньше здесь располагалась Высшая школа фармацевтики. И был разбит так называемый аптекарский огород со всякими диковинными растениями.
– Ты все на свете знаешь, – заметил Кевин, положив руку Артуру на плечо.
Тот поежился.
– Слушай, хочу задать тебе один вопрос, – начал он. – Извини, если…
Его прервала полицейская машина, с ревом несущаяся по улице Клода Бернара. Когда она скрылась из виду, в воздухе повисла особенная тишина.
– Ты гей?
– Нет. Почему ты спрашиваешь? – улыбнулся Кевин.
Артур мучился собственной бестактностью. Светофор напротив них невозмутимо вспыхнул зеленым, сохраняя видимость нормальности в эту безумную ночь.
– Да вот только что, на диване…
– Ах, да, иногда я переключаюсь. Иначе получается немного однообразно, все эти киски.
– И ты…
Артуру не хотелось рисовать себе некоторые картины.
– Все тела созданы для удовольствия, – сказал Кевин. – Нужно наслаждаться этим, разве нет?
– Так ты би?
– Не знаю, надо будет выяснить. Вот уж не думал, что в Париже кто-то станет парить мне мозги по этому поводу.
Артур смущенно замолчал. Не разговаривая, они двинулись в сторону станции Пор-Руаяль, где останавливался ночной автобус. Кевин не спешил. Артур лаконично описывал парижские достопримечательности, продолжая обдумывать ситуацию. Он сожалел о своих неуместных вопросах, ведь его воспитывали в атмосфере терпимости и уважения, а его отец участвовал в нескольких судебных процессах по поводу дискриминации на почве сексуальной ориентации.
– Это Сад великих первооткрывателей Марко Поло и Кавелье-де-ла-Салль. Он примыкает к Люксембургскому саду. Отсюда виден Сенат. Мне нравится эта перспектива. Она успокаивает.
Артур почувствовал, что отстал от жизни. Борьба с дискриминацией здесь ни при чем. Кевин не стремился примкнуть к какой-либо группе и не претендовал на какие-либо особые права. Он просто был самим собой, настоящим «универсальным человеком», существующим вне привычных классификаций, запретов и ограничений. Его природная естественность, открытость настоящему моменту и полное принятие возникающих в нем желаний делали его на голову выше любого.
Так думал Артур, пока универсальный человек скромно сидел на скамейке автобусной остановки.