Глава четвертая
- Как он себя чувствует? – спросил я старушку.
Она стояла на четвереньках перед небольшим казаном и пыталась раздуть под ним огонь.
Старушка выглянула из-за казана, посмотрела на меня и проскрипела:
- Зайди, сам узнай, - сердито ответила она и показала рукой на вход стоящей позади нее юрты.
Показному пренебрежительному отношению и отсутствию страха к своей персоне со стороны простых кочевников, особенно пожилых, я не удивлялся. В Степи любой кочевник от произвола своих властителей был защищен неписаными законами. Ни один вождь или даже хан не мог быть несправедлив к кому бы то ни было из своих подданных, вернее будет утверждать - избирателей. Информация о проступке степного владыки «Длинным ухом» Степи доставлялась до каждой юрты не хуже чем через Интернет до смартфонов. Даже лучше. Заставить замолчать кочевников, как выключить Интернет – невозможно. Почти любой промах вождя члены рода после соответствующего обсуждения, в зависимости от имеющегося кредита доверия, могли простить. Но несправедливость не оправдывалась. Ибо несправедливость расценивалась как глупость. Такой вождь быстро смещался. А старики испокон веков в Степи пользовались особым почетом.
Я сошел с коня. И проходя мимо старушки, показал на нее рукой. Двое следовавших за мной «бешеных» сразу же подбежали к ней и засуетились вокруг казана. Она поднялась и забухтела. Но в ее ворчании уже услышал довольные нотки
В юрту я вошел один. Охране приказал остаться снаружи. Я постоял, дав глазам привыкнуть к полумраку юрты. Дождавшись, когда глаза стали различать предметы, посмотрел на ее левую сторону. Там появился расплывчатый силуэт.
- Зачем шанырак закрыл? – спросил я его. – Ничего не видно же?
Не дожидаясь ответа, открыл дверь юрты и выглянул.
- Откиньте войлок, - приказал я стоящим у входа «бешеным».
Через пару секунд солнце сквозь шанырак осветило скромную обстановку юрты. Кроме застеленной на полу юрты серой кошмы в ней находился лежак, на котором сидел тот зашевелившийся в темноте человек.
Я подошел к нему.
- Ну, как самочувствие?
Он одним движением поправил спутанные волосы на голове, улыбнулся и тоном не совсем проснувшегося человека ответил:
- Вроде хорошо, - он сделал небольшую паузу, затем добавил. – Мой господин, скоро я могу снова убивать, теперь уже по твоему желанию.
Я ухмыльнулся.
- У меня к тебе будет другое поручение. Но это чуть позже обсудим. Сейчас давай осмотрим тебя.
Я помог ему стянуть шерстяную рубаху. Аккуратно снял с него повязки. Осмотрел длинный, почти на все его туловище созревающий рубец и довольно хмыкнул.
- Нагноение совсем прошло. Вовремя я про тебя вспомнил. А, «ниндзя»? А то бы помер.
- Да, сгнил бы заживо!
- Ну, скорее умер бы от инфекции.
«Ниндзя» вопросительно посмотрел на меня.
- Ой, долго рассказывать, - отмахнулся я от объяснения основ медицины. – Ты расскажи, смог что-то разузнать у своих?
- Да, я поговорил с ними, - «ниндзя» глубоко и печально вздохнул. – Солдаты Чен Тана убили всех сторонников Дун Чжо. И все «серые совы» перебиты. В живых остался только я и те четыре сестры.
- Хм, «серые совы»! Так назывался твой клан?
«Ниндзя» в ответ уныло кивнул.
- Жизнь - лишь плавание по теченью, смерть - всего только отдых в пути[1], - попытался я его утешить фразой очень кстати всплывшей в голове.
- Он спокоен, как тёмные воды бездонных глубин… - продолжил «ниндзя». Затем внимательно взглянул на меня и произнес. - Очень ты странный, шаньюй, даже если был не так молод. Владеешь таинством врачевания не хуже лучших целителей Поднебесной! Я не слышал, что бы кто-то из хуннов увлекался стихотворством или любовью к ней. А ты знаком…
- Ты не прав, - перебил я его с возмущением. – Среди степняков много мастеров слова не хуже чем Цзя И, Цюй Юань или даже Бао Джао…
- Не слышал о последнем, - проговорил он задумчиво.
Я на эмоциях совсем забыл, что Бао Джао родился на многие века позже.
- Прочти мне его стихи? – не унимался «ниндзя».
«А ты лирик, хоть и профессиональный убийца!», - подумал я с удивлением и мое возмущение сразу же прошло.
Цитировать стихи не было никакого желания. Но «ниндзя» был мне нужен. Ему я отводил важную часть в становлении государства Гуннов. Потому, недолго покопавшись в памяти вытянул:
…Еще не желтеет речная трава у излук,
А дикие гуси уже потянулись на юг.
Звенит и стрекочет осенний сверчок у дверей,
Склоняются женщины ночью над пряжей своей.
От воинов - тех, что недавно вернулись домой,
Услышала я о тебе, мой супруг дорогой.
Как раз на границе сраженье далекое шло,