Своими действиями, если не намерениями, она предала Омниссию. По стандартам всего, чему она научилась как адепт, она должна уничтожить себя, чтобы избежать дальнейшего разложения.
И все же…
Кто она такая, чтобы решать, подлежит ли она искуплению, задается вопросом Гриза Даллакс. Не должна ли она все еще пытаться вернуться в объятия Механикус, если представится такая возможность? Тогда, если ее сочтут отступившей слишком далеко от учений Омниссии, можно будет принять соответствующие меры: меры, которые будут не более окончательными, чем любые действия, которые она могла бы предпринять сама, здесь и сейчас. И тогда, по крайней мере, ее бывшие коллеги снова получат доступ к ее Кастеланам, которые в противном случае останутся в руках этих ренегатов, и их системы станут объектом охоты, будут разобраны или перевернуты первым же еретехом, обнаружившим их ничем не защищенными. Это было еще одним соображением при принятии решения о том, стоит ли спускаться на Новый Бадаб: кто знал, что за нечисть поджидает ее там, кто попытается отобрать у нее роботов? По крайней мере, на Призраке Разрушения у нее больше шансов избежать внимания большинства этих отступников.
Гурон Черное Сердце, пусть все его системы выйдут из строя, был прав в одном: она всегда может выбрать умереть завтра.
В основном она оставалась на палубах, бродила по коридорам и проходам, никогда не задерживаясь на одном месте слишком долго. Она и ее подопечные — более чем достойные соперники для любого отброса, с которыми они сталкиваются здесь, ведь это царство рабочих бригад, подсобных рабочих и извращенных несчастных, которые либо бежали от того, что на корабле считается обществом, либо никогда не были его частью. Однако если она поселится здесь на постоянной основе, то опасается, что слух о ее присутствии дойдет до тех, кто захочет отнять у нее все, что у нее есть, и у них будет хоть какой-то шанс сделать это. Она может найти подходящее питание для себя и отметила подходящие точки зарядки для своих автоматов. Это все, что ей нужно.
Конечно, она замечает, когда Призрак переходит в варп. Даже здесь, в царстве, где лишь немногие из присутствующих душ имеют особую ценность для хозяев корабля, все равно раздаются сигналы тревоги, когда активируются варп-двигатели и включается поле Геллера. По-прежнему произносятся молитвы и в воздухе вычерчиваются символы, но молитвы обращены не к Императору или Омниссии, а символы — не к аквиле или священному зубчатому колесу. Это не гладкий переход и не гладкое последующее путешествие. С учетом размеров корабля Призрак испытывает толчки, должно быть, ошеломляющей силы, и Гриза слышит трепетные крики. Похоже, даже слуги варпа все еще боятся его внимания: интересно, не боятся ли они его больше из-за некоторого знакомства с его природой?
Она выходит из тени, сопровождаемая своими грозными телохранителями, и главарь рабочей банды поворачивается к ней. Он мутировал, превратившись в искаженную форму человека, с костяными отростками, проступающими сквозь его окрашенную пурпуром кожу на коленях, локтях, костяшках пальцев и надбровных дугах. Он поднимает хлыст в знак угрозы тому, кто приближается к нему сзади, а затем снова опускает его, разглядывая открывшееся перед ним зрелище. Он не опускается на колени, но агрессия уходит, оставляя лишь напряжение страха. Он побежит, если почувствует угрозу, но не будет драться.
Гриза ощущает прилив химических веществ в кровь и понимает, что испытывает удовольствие. Ее радует, что этот человек — этот еретик-предатель — напуган ею и не собирается бросать вызов ее власти: власти, которой она обладает благодаря не более сложной, чем предполагаемая сила оружия.
— Куда мы направляемся? — спрашивает она. Мутант разражается резким смехом, и она улавливает за его зубами щелчок огромного языка.
— Кто знает? — отвечает он. Да и кому какое дело? Это не наша забота.
Гриза жужжит, что для обычного человека является голосовым эквивалентом неодобрительного замечания.