В наши дни много людей приходят на большие публичные тантрические мероприятия. Иногда люди принимают участие в такого рода церемонии потому, что они случайно подобрали глянцевый флаер, лежавший рядом с плакатом, рекламирующим семинары по тантрическому сексу в нью-эйджевском кафе. Или они попадают туда потому, что один друг упомянул об этом на конференции, посвящённой миру во всём мире или нераспространению ядерного оружия. Нельзя сказать, что эта изначальная точка входа совершенно неприемлема. Возможно, такие люди по ходу дела вдохновятся учителем и учением и даже смогут должным образом вступить на тантрический путь. Но подобного «начала пути» следует всё же остерегаться.
В противоположнось этому, Наропа осознанно пошёл искать мастера ваджраяны и осознанно попросил его даровать учения. Он уже очень хорошо знал базовые учения махаяны, но это не удовлетворяло его. Он не просто столкнулся с Тилопой. И не то чтобы Тилопа рекламировал себя на рынке. Он не раздавал флаеры, сидя на сверкающем троне, в лучах софитов и с микрофоном в руке. Вид Тилопы, лакомившегося живой рыбой, был весьма неприятным с обычной точки зрения. Но Наропа знал, что он ищет, и он знал, что Тилопа мог дать ему это, поэтому он сознательно направился к нему и обратился с просьбой.
Если вы намеренно испрашиваете посвящение ваджраяны и вы знаете каковы ставки в этой игре, тогда вы становитесь ваджрным учеником, а кто бы ни давал это посвящение, становится вашим ваджрным наставником, или мастером. Очень важно понимать, что происходит во время посвящения. Это похоже на то, когда монах принимает обеты в традиции шравакаяны. Во время церемонии ему задают определённые вопросы: «Ты сейчас трезв? Ты владеешь человеческим языком?» Другими словами, его спрашивают: «Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь?» Они даже спрашивают, существуете ли вы или являетесь ли вы миражом или иллюзией. Они спрашивают, есть ли у вас разрешение от вашего попечителя – царя, учителя, девушки или парня. Они спрашивают, есть ли у вас пенис или вы гермафродит, потому что вы не можете быть монахом, если вы гермафродит. Таким образом, вам снова и снова будут задавать вопросы. И только если вы соответствуете критериям, вы сможете стать монахом. Процесс передачи информации должен быть прозрачным.
Гьялцен не имел ни малейшего понятия
Когда семья Гьялцена отправила его в монастырь в возрасте шести лет, как это делают во многих тибетских семьях, у него не было ни малейшего представления о том, во что его вовлекают. Как мог он знать об этом? Даже многие взрослые не понимают значение и цель ритуалов монашеского посвящения. Гьялцена, возможно, обрадовали новые одежды, стрижка волос, сама церемония посвящения и то, как вся семья с гордостью поздравила его. Но к одиннадцати годам Гьялцен начал понемногу понимать, что означало быть монахом. Он усвоил, что ему не следует убивать или красть, но прежде всего то, что ему не разрешается заниматься сексом с женщинами сейчас и когда-либо в будущем.
Прошло несколько лет, и однажды утром Гьялцен проснулся подростком с зашкаливающим гормональным фоном. В монастыре был телевизор, и он мог смотреть низкобюджетные болливудские фильмы, воспевающие любовь и романтику. Болливуд посеял в его юном уме идеи в духе «…и зажили они с тех пор счастливо, в любви и согласии». В обществе, в котором он жил, монашество было довольно престижным призванием, но по иронии судьбы этот престиж также привлекал и девушек. Когда что-то запрещено, это гораздо выше ценится. Гьялцен, обуреваемый гормонами, начал с ними флиртовать. Он посвящал время и энергию составлению любовных писем. И хотя одна из девушек, которая ему нравилась, жила в том же районе, он посылал письма по почте, поскольку стеснялся поговорить с ней, и так он волею судеб превратился в юношу романтичного и увлечённого.
Всё началось с невинного обмена письмами и подарками, но одно вело к другому, и в конце концов Гьялцен нарушил свои обеты винаи, переспав с девушкой. Он знал, что случится, если об этом узнают: его лишат сана, что станет позором для его семьи, его монастыря и их традиции. Бремя возможных последствий сделало признание слишком трудным, поэтому он скрыл нарушение и мучился из-за того, что поступает неправильно. С тяжким чувством вины он продолжал носить одежды, предназначенные только для монахов, и участвовал в церемонии раскаяния, в которых могли принимать участие только давшие обет безбрачия. Согласно винае, если на церемонии раскаяния присутствует хотя бы один монах с нарушенными обетами, вся церемония будет осквернена и раскаяние всех монахов будет считаться недействительным. «Я точно не единственный монах, скрывающий истину», – убеждал себя Гьялцен. Такого рода сокрытие прегрешений наверняка всегда имело место в обществах, в которых важно любой ценой сохранить лицо.