поведении Марьяны. Неужели она не разыгрывает сейчас Лёлю, а сама, на полном серьёзе
верит во всю ту чепуху, которую только что несла? Очень даже на то похоже… и не
свихнулась ли по-настоящему её лучшая подруга в чрезмерном своём увлечении
всяческими киношными страшилками?
Лёля и самой нравились «ужастики», но всё же далеко ей было в этом до Марьяны.
Та ужастики да страшилки киношные просто обожала.
Вот и дообожалась, дурёха! И как, скажите, её теперь помочь? Рассказать обо всём
этом кому-либо из взрослых, или просто оставить всё, как есть, в надежде, что оно само
собой образуется со временем?
А что, ежели не образуется? Что, если болезнь эта (а это и в самом деле была какая-
то, вполне реальная психическая болезнь, или, что более вероятно, самые первые грозные
её симптомы) начнёт ещё и усиленно прогрессировать?
Так что, лучше всё же рассказать…
Вопрос: кому?
Рассказать можно было, к примеру, Наталье Петровне, их классному руководителю.
Она и добрая, и отзывчивая, и должна всё правильно уразуметь, вот только…
Вот только тогда Лёля невольно проявит себя, как ябеда и предательница, особенно,
если всё её страхи и тревоги окажутся пустыми, а Марьяна всё же выделывается сейчас и
мастерски разыгрывает подругу!
Полностью поглощённая в эти свои невесёлые размышления, Лёля и не заметила,
как дошла до моста и даже успела уже его перейти. И тут только вспомнила о
гуттаперчевом клоуне в кармане, и о своём собственном обещании немедленно
зашвырнуть странную эту игрушку в холодную весеннюю воду.
Пришлось остановиться и повернуть обратно. А перед этим Лёля засунула руку в
карман, вытащила оттуда клоуна и, повинуясь какому-то непонятному, но совершенно
непреодолимому желанию, принялась внимательно его рассматривать.
Игрушка, как игрушка… и ничего непонятного (если не считать необычного её веса)
в игрушечном клоуне не наблюдалось. На взгляд Лёли, несмотря на аляповатую и
излишне яркую раскраску, красивая и мастерски сделанная фигурка… и жаль даже её в
холодную воду швырять…
А что, ежели не швырять? Что, если оставить эту игрушку себе, а Марьяне потом
просто соврать. Сказать, что выбросила, мол, в воду, как обещала… и дело, как говорится,
с концом!
Но вся беда в том, что врать Лёля (в отличие от той же Марьяны) совершенно не
умела. Не получалось у неё враньё, если честно… никогда не получалось!
И тогда Лёля решилась. Подошла к чугунным перилам, подняла руку с зажатой в ней
игрушкой и…
В этот самый момент взгляд её невольно задержался на большущей куче сухой,
прошлогодней листвы, наваленной на самом, считай, речном берегу. Кто-то поджёг кучу,
да и ушёл, и вот теперь она медленно начинала разгораться, дымясь в нескольких местах
сразу.
А что, если…
Что, если покончить с клоуном именно таким способом? Да и Марьяне спокойнее
будет, когда Лёля сообщит ей, что не просто избавилась от непонятной этой игрушки,
выбросив её в воду, а сделала больше: дотла сожгла гуттаперчевого клоуна, зашвырнув
его в жаркое пламя костра.
Быстренько сбежав по узенькой тропинке к самой воде, Лёля остановилась у
мусорной кучи… и как раз в этот самый момент вялые синеватые струйки дыма на самой
её верхушке принялись заметно густеть, постепенно сливаясь друг с другом в единое
целое. А потом среди белёсого этого дыма полыхнули и самые первые красноватые
язычки пламени…
Сочтя сие добрым предзнаменованием, Лёля быстренько размахнулась и
зашвырнула клоуна почти в самый центр разгорающееся костра. Какое-то краткое
мгновение, молча и с нездоровым даже интересом (чувствуя себя при этом едва ли не
убийцей), наблюдала, как жадно начинают облизывать ярко-алые огненные языки
разноцветную поверхность игрушки, как белые клубы дыма постепенно чернеют от этого
их вкрадчивого прикосновения. А потом…
Потом начался самый настоящий кошмар!
С пронзительным, леденящим душу визгом игрушка вдруг выпрыгнула из горящей
кучи. Она и сама горела алым коптящим пламенем… а посему тотчас же принялась
кататься по земле, пытаясь хоть как-то сбить губительное это пламя. Когда же ей это не
удалось, ожившая игрушка, не прекращая пронзительного своего верещания, ринулась в
сторону Лёли, которая, от охватившего её ужаса, даже кончиками пальцев пошевелить не
могла.
Она невольно зажмурилась в ожидании, то ли смерти, то ли чего-то, ещё более
ужасного… но истошно вопящая игрушка просто промчалась мимо, обдав напоследок
Лёлю резким неприятном запахом палёной резины. Потом, сзади, со стороны речки, до
ушей девушки донёсся характерный булькающий звук… и на этом всё смолкло…
Зато закричала сама Лёля, не закричала даже, завопила, ещё похлеще ожившего
клоуна. И, завопив, бросилась прочь от страшного этого места. Она всё бежала и вопила,