Фройлейн, видимо, что-то возражает. Но она говорит слишком тихо, н дети ничего не могут разобрать.
- Отговорки, отговорки! У легкомысленной женщины всегда наготове отговорки. Отдаегся первому встречному, ни о чем не думая. А там - что бог даст. И такая хочет быть воспитательницей, берется воспитывать девочек! Просто наглость! Надеюсь, вы не рассчитываете, что я вас и дальше буду держать в своем доме?
Дети подслушивают у двери. Они дрожат от страха; они ничего не понимают, но их приводит в ужас негодующий голос матери; а теперь они слышат в ответ тихие, безудержные рыдания фройлейн. По щекам у них текут слезы, но голос матери становится еще более грозным.
- Это все, что вы умеете,- проливать слезы. Меня вы этим не возьмете, К таким женщинам у меня нет жалости. Что с вами теперь будет, меня совершенно не касается. Вы сами знаете, к кому вам нужно обратиться, я вас даже не спрашиваю об этом. Я знаю только одно: после того как вы так низко пренебрегли своим долгом, вы и дня не останетесь в моем доме,
В ответ - только рыдания, отчаянные, безутешные рыдания, от которых девочек за дверью трясет, как в лихорадке. Никогда они не слышали такого плача. И смутно они чувствуют: кто так плачет, не может быть виноватым. Мать умолкла и, видимо, ждет. Потом она холодно говорит:
- Вот все, что я хотела вам сказать. Уложите сегодня свои вещи и завтра утром приходите за жалованьем. Прощайте!
Дети отскакивают от дверей и спасаются в свою комнату. Что это было? Будто молния ударила в двух шагах от них. Они стоят бледные, трепещущие. Впервые перед ними приоткрылась действительность. И впервые они осмеливаются восстать против родителей.
- Это подло со стороны мамы так говорить с ней! - бросает старшая, кусая губы.
Младшую еще пугает дерзость сестры.
- Но мы ведь даже не знаем, что она сделала,- лепечет она жалобно.
- Наверное, ничего дурного. Фройлейн не сделает ничего дурного. Мама ее не знает'
- А как она плакала! Мне стало так страшно.
- Да, это было ужасно. Но как мама на нее кричала! Это подло, слышишь, подло!
Она топает ногой. Слезы застилают ей глаза. Но вот фройлейн, Она выглядит очень усталой.
- Дети, я занята сегодня после обеда. Вы побудете одни, хорошо? На вас ведь можно положиться? А вечером я к вам приду.
Она уходит, не замечая волнения девочек.
- Ты видела, какие у нее заплаканные глаза? Я не понимаю, как мама могла с ней так обойтись.
- Бедная фройлейн!
Опять прозвучали эти слова, полные сострадания и слез, Девочки подавлены и растеряны. Входит мать и спрашивает, не хотят ли они покататься с ней. Они отказываются. Мать внушает им страх. И они возмущены, что им ничего не говорят об уходе фройлейн. Они предпочитают остаться одни. Как две ласточки в тесной клетке, они снуют взад и вперед, задыхаясь в душной атмосфере лжи и замалчивания. Они раздумывают, не пойти ли им к фройлейн спросить ее, уговорить остаться, сказать ей, что мама не права. Но они боятся обидеть ее. И потом им стыдно: все, что они знают, они ведь подслушали и выследили. Нужно представляться глупыми, такими же глупыми, какими они были две-три недели тому назад. Они остаются одни, и весь нескончаемо долгий день они размышляют, плачут, а в ушах неотступно звучат два страшных голоса - злобная, бессердечная отповедь матери и отчаянные рыдания фройлейн.
Вечером фройлейн мельком заглядывает в детскую и говорит им "спокойной ночи". Девочки волнуются; им жаль, что она уходит, хочется что-нибудь еще сказа гь ей. Но вот, уже подойдя к двери, фройлейн вдруг сама оборачивается- как будто остановленная их немым желанием,- на глазах у нее слезы. Она обнимает девочек, те плачут навзрыд; фройлейн еще раз целует их и быстро уходит.
Дети горько рыдают. Они чувствуют, что это было прощание.
- Мы ее больше не увидим! - говорит одна сквозь слезы,- Вот посмотришь- когда мы завтра придем из школы, ее уже не будет.
- Может быть, мы когда-нибудь навестим ее. Тогда она, наверное, покажет нам своего ребенка.
- Да, она такая добрая.
- Бедная фройлейн!- Горестные слова звучат, как стенание о своей собственной судьбе.
- Как же мы теперь будем без нее?
- Я никогда не полюблю другую фройлейн.
- Я тоже.
- Ни одна не будет так добра к нам. И потом...
Она не решается договорить. Но с тех пор как они знают про ее ребенка, безотчетное женское чутье подсказывает им, что их фройлейн достойна особенной любви и уважения. Обе беспрестанно думают об этом, и теперь уже не с прежним детским любопытством, но с умилением и глубоким сочувствием,
- Знаешь что,- говорит одна из них,- мы...
- Что?
- Знаешь, мне бы хотелось порадовать чем-нибудь фройлейн. Пусть она знает, что мы ее любим и чтб мы не такие, как мама. Хочешь?
- Как ты можешь спрашивать?
- Я подумала,- она ведь очень любит белую гвоздику. Давай завтра утром, перед школой, купим цветы и поставим ей в комнату.
- Когда поставим?
- В обед.
- Ее, наверное, уже не будет. Знаешь, я лучше сбегаю рано-рано и принесу потихоньку, чтобы никто не ридел. И мы поставим их к ней в комнату.