Это было в сумерках. А утром вместе с апрельским рассветом в наше неуютное пристанище ворвались треск выстрелов и рокот моторов. Приготовились к новому бою. Подтащили снаряды к амбразурам.
— Внимание! Следите за командой…
Тянулись минуты, не хватало воздуха.
— Залп!
По очереди ударили оба расчета. Все загудело, обрушилось всем.
— Скорей, еще скорей, еще пару мин! — кричит комбат.
Гул боя внезапно замолк. Потом где-то справа забили наши автоматы и раздалось «ура!» атакующих. Около нас стало тихо. Это пехотный батальон после нашей подготовки начал занимать улицу за улицей. Только теперь я почувствовала в ладони боль: осколок торчал в мизинце, заливая руку кровью. А я и не заметила его во время боя.
Старшина принес санпакет, наспех перевязал руку. Мы пересчитали людей, несложное имущество и стали ждать дальнейших приказов из штаба. После напряжения боя все молчали, и только словоохотливый старшина, пытаясь «заговорить» мою боль, все рассказывал, как комбат никак не мог поверить, что среди так отчаянно воюющих ленинградцев — женщина, да еще артиллерист — бог войны! Да еще всю войну прошла…
Это был только один из эпизодов штурма Берлина. Мы знали, что на всех подступах к рейхстагу так же самоотверженно дерутся наши товарищи, что многих мы не увидим больше, собравшись вместе у поверженного фашистского логова. И с новой силой разгорелся в наших сердцах гнев против ненавистного врага и страстная жажда Победы. К памяти об этих последних днях взывает многое: встречи с друзьями, кинофильмы, книги. Когда я слышу песню из кинофильма «Белорусский вокзал» и слова «нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим», снова и снова рождаются в душе воспоминания о той святой ярости — это не громкая фраза, — с которой мы дрались в майские дни в Берлине.
Отчетливо стоит перед глазами еще один момент. Наши фамилии — первые — уже краснели на стенах рейхстага, но группа, которой я командовала, снова была на боевых позициях на улице «смерти». Мы получили приказ не стрелять. Город горел. Треск огня да случайные далекие выстрелы только подчеркивали гнетущую тишину, спустившуюся над местом яростного сражения. Она давила в уши, нагнетала страшное напряжение. Гитлеровцы, видимо, испытывали те же чувства, потому что было видно, как, забыв о бдительности, фашисты выползали из своих укрытий на разведку. Так продолжалось несколько часов.
Вдруг четко, резко, словно стук метронома, раздался звук шагов по булыжнику. Под белым флагом по нашей улице шли советские парламентеры в парадной форме. Нарушая все уставы, приказы, забыв об опасности, вслед за ними выскакивали из развалин люди. В пороховой гари, кирпичной пыли, черные от усталости, они бросали вверх пилотки, размахивали оружием, и один сплошной крик радости стоял над улицей. И я кричала и плакала вместе со всеми. Это были первые слезы за все время войны.
Не дни, не месяцы — годы боев приучили нас к замкнутости. Мы теряли друзей, родных. Но потери вынуждали нас не плакать, а стискивать зубы и сжимать кулаки. А сейчас я плакала. Мы участвовали в таких сражениях, о которых словами рассказать невозможно. Мы поседели в свои двадцать с небольшим лет. И вот наконец наступил тот момент, о котором долго мечтала наша далекая, многострадальная и разоренная Родина. Там, дома, в Ленинграде, об этом моменте узнают позже. Сейчас мы плакали, пели и обнимали друг друга за всех…
Но для меня, как и для многих солдат, служба еще не закончилась. 9 мая моя группа получила необычный приказ: охранять особняк Геббельса. Его владелец только что сбежал в неизвестном направлении, и до подхода официальных лиц здесь все должно было остаться в неприкосновенности.
Мы подъехали к особняку вечером. Осмотрели здание, территорию вокруг него. Это был один из глухих уголков леса под Берлином. Укреплен он был отменно, но сейчас это место словно вымерло. Я расставила часовых. Остальные устроились на отдых, первый за эти трудные недели боев. Расположились мы со смехом и шутками в спальне жены Геббельса. Все семь человек улеглись на одной кровати. Она была такой огромной, что мы спокойно на ней разместились по фронтовой привычке — звездочкой (головами вместе). Легли не раздеваясь, с автоматами на груди. Почти всех сразу сморил сон. Я же лежала, прислушиваясь к каждому шороху, к шагам часовых, и невольно в этот первый день Победы вспоминала свой путь от Ленинграда к Берлину, юность, прошедшую в войне.
Многие люди и тогда, на фронте, и сейчас, узнавая о моей жизни, удивляются: как это женщина смогла всю войну быть на переднем крае, участвовать в таких тяжелых сражениях! Действительно, до конца 1942 года я воевала под Ленинградом. Была снайпером, разведчиком, связистом, потом судьба моя стала тесно связана с 6-й гвардейской Краснознаменной Ленинградской, Берлинской, орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого (минометной) бригадой.