– Спросите у Йорун, госпожа, – твердо заявляю, отмечая, как бледнеет на этих словах Лива. – Колдунья подтвердит все, что я сказала.
– Я думаю, мы с этим разберемся попозже, – хмуро говорит Ингвар. – Сейчас не время и не место. Ты же, Лива, впредь следи за тем, что вылетает из твоего рта. Гвендолин меня не околдовывала, это невозможно. И если бы зависть и гнев перестали омрачать твой разум, ты бы сразу это поняла, и не позорилась, болтая глупости, – а затем обводит яростным взглядом своих людей. – Есть еще сомневающиеся в моем здравомыслие?
И хоть больше никто не смеет упрекнуть разгневанного ярла в наведенных на него чарах, я вижу по глазам присутствующих, что сомнения в их головах не рассеялись, а лишь трусливо затаились и многие тут на стороне Ливы.
Глава 35
Хоть Ингвар меня уговаривает вернуться обратно в дом, но я не могу не попрощаться с другом. После смерти лицо Брэди разгладилось и стало безмятежным и спокойным. Я уверена Лудд с радостью примет доброго старика в свои небесные чертоги, ибо честнее и сердечнее, чем он, я не встречала никого на свете.
– Прощай, милый Брэди, – целую его в холодный лоб и пожимаю окоченевшую руку. – Пусть будет твой путь за гранью светлый и беззаботный.
У нас принято хоронить умерших, предавая земле, викинги же сжигают усопших, опасаясь, что телесную оболочку дорогих сердцу, но навеки покинувших их людей, могут занять жуткие духи – дети Каты и Ката.
Я очень надеюсь, что наши боги не будут гневаться на монаха из-за непроведенного по традициям Эри обряда. А, как только у меня появится возможность, то я сразу же сделаю все, что нужно для упокоения души верного друга. Единственное, что я прошу у Ингвара – медную монетку, чтобы Брэди мог ею заплатить стражу у ворот Небесных Палат, и, получив оную, вкладываю ее в ладонь старика.
Остаток дня проходит в смутном и неясном мареве. Меня почти никто не трогает и не привлекает к домашней работе, а Ута даже подсовывает самые лакомые кусочки с поминального стола и молча гладит по голове. Удивленная такой участью и опекой, я лишь хлопаю глазами, но от угощения не отказываюсь, хоть аппетита вовсе нет – если не угоститься, то покойник на том свете будет голодать. И только чуть позже мне на ухо шепотом все объясняет Ауд.
Оказывается, Ута давно глаз положила на Ове, да все не решалась на проявление чувств. Старику тоже нравилась ладная кухарка, которая никогда не жалела для него лишнего кубка меда или добавки своей стряпни. А после постигшего мызу несчастья два человека, наконец, поняли, что предрассудки им не помеха. Сейчас Ута ухаживает за возлюбленным, и тот ей рассказал, кому обязан жизнью. Об этом уже полпоместья знает, правда только среди рабов и вольнонаемных слуг.
– Поговаривают, что ты Ларайна, – склонившись еще ближе к моему уху, едва слышно говорит Ауд.
– Нет, Ауд, я… обычная. Во мне нет и капли магии Ларайн, – качаю головой.
Сравнить то черное, жуткое и несущее смерть, что есть во мне, со светлой магией волшебных проводниц мне кажется кощунством.
– Гвен, – осторожно гладит она меня по руке. – Это не правда. Ты не обычная, ты нам всем несешь спасение. После того, как боги отвернулись от нас, и последние Ларайны покинули остров, только на тебя наша надежда.
– Почему же боги обрекли вас на такие страдания? – удивленно спрашиваю. – Ведь то, что и вы, и те невинные души испытывают такие муки.. это… не правильно… это ужасно.
Ауд горько вздыхает, а взгляд ее затуманивают воспоминания.
– Однажды много лет назад ярл этой земли по имени Видар прогневал богиню любви и весны Кару, обидел ее жестоко, сотворив жуткое святотатство, – голосом заправского скальда, начинает она свой рассказ. – Он был умелым воином и хорошим правителем. Женщины осыпали его своей лаской, а мужчины уважали. Только сам Видар не испытывал любви ни к кому. Ни разу не молвил нежных слов жене и детям, даже старым родителям, которые подарили ему жизнь. Сердце его было словно высечено из камня, такое же твердое и холодное. Считал, глупый, что дело мужчин – война и добыча, а чувства – это женские слабости, и настоящим воинам они не нужны. Дары Видар приносил лишь богу войны Вару, да прародителю Уну, на другие алтари смотрел лишь изредка, а святилище самой Кары и вовсе запустил. Поросло оно мхом и травами, смыли дожди яркие краски с идола, пришла в негодность священная чаша.
Раскрыв рот, я как маленькая девочка заворожено слушаю древнюю сказку. Голос женщины зачаровывает, словно волшебный, и я будто воочию вижу и грозного Видара, и процветающее богатое поместье ярла, и покинутое капище богини любви.