«Отверженные», с их нацеленностью на успех среди простого народа, были провозвестием массовой культуры. Но, принадлежа к «низшему» (ну или «популярному») жанру, роман был одухотворён гением Гюго и благодаря этому вознесён до уровня «серьёзной» литературы. Писатель доказал, что может быть автором для всех, увлекательным и доступным. Недаром по мотивам романа было поставлено столько фильмов, спектаклей и мюзиклов. Ни одно произведение Гюго, даже «Собор Парижской Богоматери», не сравнится с «Отверженными» в этом отношении.
По самым скромным подсчётам, «Отверженных» экранизировали не менее тридцати пяти раз, 11 раз делали телевизионные постановки, шесть раз — мультипликационные. Среди них такие шедевры, как французский фильм 1958 года с Жаном Габеном в роли Жана Вальжана. К фильму 1934 года написал музыку Артюр Онеггер.
Подобно «Собору Парижской Богоматери» «Отверженные» легли в основу крайне успешного мюзикла, музыку к которому написал композитор Клод Мишель Шёнберг (либретто — тунисец Алён Бублиль) и который был впервые поставлен в Париже в 1980 году. В 2012 году по нему был снят музыкальный фильм, получивший три «Оскара».
Говоря об «Отверженных», нельзя не вернуться вновь к сравнению Виктора Гюго с Иоганном Вольфгангом Гёте. Романы последнего о Вильгельме Мейстере имеют связь с реальной жизнью Германии его времени бесконечно меньше, чем книга Гюго. «Человеческих существ» в них нет (упрёк Флобера и Бодлера) и подавно — одни безжизненные абстракции. Неправдоподобного и невероятного, напротив, куда больше. По мастерству развития сюжета, увлекательности повествования Гюго стоит значительно выше немецкого поэта. Однако с каким восторгом принимались романы Гёте! В отношении них и помыслить было невозможно ту критику, что звучала в адрес французского писателя. Но читательский вердикт однозначен: романы Гёте пылятся на полке, а Гюго — читают, и к ним обращаются в кино и на сцене.
Если уж касаться сравнения с Гёте, то при многих очевидных совпадениях, начиная с продолжительности жизни (по 83 года), различий между ними никак не меньше. Взаимные их отзывы (а Гюго, хотя и пятидесятые тремя годами моложе, успел быть прочитанным немецким гением) не отличаются теплотой. Веймарский классик после первого благожелательного отклика отрицал французского романтика, а последний и не читал старшего коллегу, и не ценил его высоко. Тут налицо и психологическое расхождение, и разница социальная — придворный чиновник против публичного политика.
Гюго — человек эпохи прессы и парламентов, он оратор, живёт панъевропейскими страстями, чужд натурфилософии, не занимается точными науками. Гёте — представитель маленького мирка немецких княжеств, политических страстей опасается, зато компенсирует своё общественное бесстрастие паранаучными штудиями, благо в его время наука ещё не была чётко институализирована. Гюго обращается к народу, Гёте — к избранным немногим.
В наше время культ Шекспира, процветавший в XIX веке, трудно понять. Поколению рэпа имя драматурга ничего или почти ничего не говорит, в том числе и в самой Англии. Мы слышали что-то про Гамлета или Ромео и Джульетту, но разумеется, никто этих драм не читает и не смотрит. Но 150 лет назад вокруг Шекспира ещё продолжались споры. Он был актуален.
Шекспир пришёл к мировой славе лишь спустя полтора века после своей смерти. В полной мере его оценили на родине в начале XVIII столетия, а к середине века признали величайшим английским писателем. Примерно тогда же о нём начали узнавать во Франции и Германии. Для французов с их строгими правилами драматургии и стихосложения Шекспир с его белым стихом и отсутствием правил трёх единств, смешением жанров и стилей в рамках одного произведения казался дикарём, пусть и гениальным. Такова была оценка Вольтера, первым заметившего английского драматурга во время своего пребывания на Альбионе в 20-е годы XVIII века. Долгие годы Шекспир был известен во Франции лишь по рифмованным переделкам его пьес. Английского же языка среди французских писателей почти никто не знал.