Как упоминалось еще в «Луковице памяти», мать Грасса умерла рано: в 1952 году она заболела раком и через два года скончалась, не дожив до пятидесяти восьми лет. И вот, желая дать ей возможность — после тяжелого военного и послевоенного периода, когда ей с мужем и дочерью пришлось покинуть родной Данциг и в роли беженцев поселиться у зажиточного крестьянина на Рейне, пережить голод, холод и унижения («Убирайтесь откуда пришли!»), — наверстать упущенное и пожить нормальной жизнью, заботливый сын продлевает ее век. «Уговаривать он всегда умел», — любовно говорит старая женщина, разменявшая в итоге уже вторую сотню лет. А главное — умел он «врать как по писаному и давать прекрасные обещания».
Например, он еще в детстве утешал мать тем, что повезет ее в Италию, в чудесные края. («Ты знаешь край лимонных рощ в цвету, / Где пурпур королька прильнул к листу, / Где негой Юга дышит небосклон, / Где дремлет мирт, где лавр заворожен? / Ты там бывал? Туда, туда…» (перевод Б. Пастернака). Если кто помнит гётевскую «Песню Миньоны».
Но потом началась война, потом родителей изгнали из родных мест. И всё недосуг было молодому человеку отвезти матушку в Неаполь. Да и денег не было, и профессию он себе выбрал «малодоходную». Ну разве заработаешь трудом художника или сочинителя? Это теперь, во второй своей жизни, мать убедилась, что это возможно — сын ее стал таким знаменитым, и денежных проблем у него нет. Он поселил мать в замечательном Доме престарелых, где у нее отдельная квартирка. Он балует ее — «мамуля да мамуля», то и дело навещает ее со своими внуками, а ее правнуками, которые несколько смущают ее своими «скейтами» и невероятным шумом, но вообще-то, понятное дело, «очень милые дети».
Мать, после войны пережившая лишения, потом денежную реформу, а теперь ожидающая замены марки на евро, успевает вспомнить на нескольких страницах все главные вехи своей жизни и жизни сына. Как он любил рисовать и придумывать «небылицы», как у него был свой уголок в нише под окном, где он хранил книги, и пластилин, и ящик с красками. Как после прихода Гитлера к власти их, немецких жителей Данцига, «взяли снова в рейх», муж вступил в партию, а мальчик — в юнгфольк и носил красивую форму. А когда началась война, ее кашубского кузена, служившего на польской почте, сразу убили, а мальчика заставили надеть мундир. А когда им пришлось бежать, побросав и лавку колониальных товаров и все нажитое добро, спасти ей удалось только альбом с фотографиями и альбом с марками.
Позднее в очередной книжке воспоминаний уже дети будут просить отца рассказать, как он в детстве донимал свою мать «всяческими небылицами». Любовь к «небылицам», как мы знаем, сохранилась у него на всю жизнь. К тому же близкие высказывают предположение, что у него своего рода «материнский комплекс» и он в общем-то не сопротивляется такой характеристике и даже сам ее подтверждает. К тому же ему нравится, судя по всему, продлевать жизнь не только матери — в «Крысихе» выясняется, что бабушка Оскара Мацерата, героя «Жестяного барабана», и вовсе дожила до ста семи лет.
Вот и в новелле, помеченной 1999 годом, он намерен отпраздновать сто третий год рождения любимой «мамули», на что она реагирует весьма благодушно: «Ну пусть, если ему так хочется. Он уже и сам разменял восьмой десяток и уже давно сделал себе имя. Но никак не может бросить свои истории». Когда дочь попыталась возразить против идеи возрождения матери, та сказала: «Да будет тебе… Не то он и похлеще что-нибудь придумает».
Так что дочь не стала сопротивляться и собирается приехать на юбилей матери. А та рада, что на подходе двухтысячный год, и полна любопытства и надежд. «Если только опять не начнется война».
Получается, что не только советские граждане всё время приговаривали: «Лишь бы не было войны», — но и немецкие старушки, которым их сыновья — если они способны на это — так замечательно продлевают жизнь, озабочены тем же самым. Надо полагать, не только старушки…
По своему духу и стилистике эта новелла примыкает к мемуарной книге Гюнтера Грасса «Фотокамера. Истории из темной комнаты» (2008, перевод Б. Хлебникова), которая является частью общего цикла воспоминаний, начатого «Луковицей памяти».
Здесь рассказывает не столько он, Грасс, сколько его дети. Впрочем, за детьми стоит отец: он скорее воображает, как и что могли бы рассказать о нем его дети, если бы собрались вместе и начали обсуждать их семейную жизнь. Он представляет себе, как в преддверии своего восьмидесятилетнего юбилея в 2007 году созовет своих потомков и они запишут на магнитофон мысли об отце и собственном детстве.