Стоял по-настоящему летний день в разгар сентября. Тротуар был изборожден полосками тени и солнца. Ян поздоровался с Рафаэллой, повстречал коляску с новорожденным, двух велосипедистов и женщину в платье в горошек, а затем вышел на знаменитую торговую улицу Сен-Виатер, главную в Майл-Энде. Пахло рогаликами, итальянским кофе, делийскими рулетами с маком и воскресным счастьем. В течение всей недели, кроме шабата, здесь можно было повстречать людей из западного квартала, которые пересекали Парковую аллею, чтобы запастись покупками в торговых точках. Переходя маленькими группами, они рассматривали не террасы Сен-Виатера, а его тротуары и разговаривали только между собой. Шарль, сын хозяина Лавки и управляющий, работал уже два часа. Он разложил фрукты и овощи, опрыснул папоротники, выставил сыры и колбасы, установил кассу, помыл витрину, подмел тротуар. Когда вошел Ян, Шарль вежливо слушал постоянную и невероятно болтливую клиентку мадам Льевр. Сорокалетняя женщина приумолкла, повернулась к иммигранту, улыбнувшись ему, сощурила глаза, затем продолжила свой рассказ, а Ян в это время, после поклона, пошел в дальнюю комнату, чтобы оставить там свою сумку и поменять диск в плеере. Секундой позже с криком ворвались близнецы-метисы, дети мадам Льевр, и стали ссориться, вырывая друг у друга подол цветастой юбки матери. Троица вышла, Ян вернулся, и бакалейщики заспорили, как подростки. Затем Шарль занялся устройством пирамиды из крупных гранатов, обернутых в ярко-розовую бумагу, а служащий раскладывал товар в витрине-холодильнике. «Это опять Шопен?» — поинтересовался Шарль. «Да, мазурка соль-мажор, она тебе нравится?»
Террасы на Сен-Виатер заполнялись клиентами, заказывавшими горячие напитки и читавшими по большей части местные, а не международные газеты. Цветочница Нина продавала лилии. В «Пене дней» поэты перелистывали страницы новых изданий наступившего литературного сезона. В Лавке закупали тыкву для приготовления супов, связки чеснока для песто и свеклу для консервов. У кассы Ян складывал зеленые купюры и заворачивал продукты. В трех проходах Шарль болтал, расхваливал товар и развлекал завсегдатаев. Шарль вырос за прилавком и с течением лет стал другом, наперсником, любимым бакалейщиком многих жителей Майл-Энда. Очень долго все беспокоились о маленьком Шарло, мать которого сбежала в Африку в связи с какой-то любовной историей. Десять лет спустя люди побаивались, как бы Лавка не закрылась после отъезда месье Ривара, которому пришла в голову безумная идея отправиться за своей пассией на Юкон. Позднее, когда Шарль решил оставить коллеж, чтобы заменить отца и стать управляющим в бакалейной лавке, покупатели обрадовались и умножились.
Совсем скоро, за границами Парковой аллеи, в трехстах метрах от Лавки, начинается цикл «Грозных дней», период покаяния, время осмысления своих поступков, что предвещало наступление Нового года. Следуя иудейскому календарю, в конце сентября мы уже были близки к длинным школьным каникулам.
Я мела щеткой, не слишком наклоняясь, чтобы избежать недопустимой и предосудительной позы, а девочки в это время заканчивали письменные работы на тему: «Моя семья». Проходя мимо них, я незаметно, украдкой прочитывала отдельные кусочки текста. Привет, я ношу очки, и у меня есть только братья. Самый старший живет в Лондоне, он врач и может определить, есть ли у вас аллергия… Привет, в моей семье восемь детей, и я самая младшая, меня зовут Ити Райнман, в честь моей тетушки из Венгрии, которую тоже зовут Ити… Привет, у меня пять братьев и четыре сестры, все они очень славные. Недавно родился малыш, который похож на моего папу Тувье.
«Мадам, посмотри, что у меня!» — крикнула тоненькая Хадасса, размахивая передо мной своей ручкой. Хадасса была непредсказуемым ребенком. Могла надуться, захлюпать, никого к себе не подпускала, а на следующий день уже подпрыгивала, таращила глаза в небо, вопила, стрекотала, как сорока. «Мадам, погляди на мою ручку! В ней — калькулятор!» Голос отвлек остальных, они быстренько осмотрели розово-зеленую ручку, висевшую на шее их подружки, затем вновь углубились в работу. Хотя светящаяся веревочка была коротенькой, девочка старалась писать аккуратно, время от времени косясь на великолепную ручку. В начале года классная работа была важнее всего. Именно она вызывала у учениц желание возвращаться и целыми днями просиживать в закрытых классах. В течение месяцев вещи кочевали от одной к другой, перемещались из парты на пол и понемногу теряли свое первоначальное значение. Но розово-зеленая ручка, оснащенная калькулятором, была чем-то особенным, ее не передавали никому в течение года, тщательно хранили при себе, на шее.