Три дня ели кобылу, бузу пили — покойника поминали. Все татары дома были. На четвёртый день, видит Жилин, в обед куда-то собираются. Привели лошадей, убрались и поехали человек десять, и красный поехал; только Абдул дома остался. Месяц только народился — ночи ещё тёмные были.
«Ну, — думает Жилин, — нынче бежать надо», — и говорит Костылину.
А Костылин заробел.
— Да как же бежать, мы и дороги не знаем.
— Я знаю дорогу.
— Да и не дойдём в ночь.
— А не дойдём — в лесу переднюем. Я вот лепёшек набрал. Что ж ты будешь сидеть? Хорошо — пришлют денег, а то ведь и не соберут. А татары теперь злые, за то, что ихнего русские убили. Поговаривают — нас убить хотят.
Подумал, подумал Костылин.
— Ну, пойдём!
V
Полез Жилин в дыру, раскопал пошире, чтоб и Костылину пролезть; и сидят они — ждут, чтобы затихло в ауле.
Только затих народ в ауле, Жилин полез под стену, выбрался. Шепчет Костылину:
— Полезай.
Полез и Костылин, да зацепил камень ногой, загремел. А у хозяина сторожка была — пёстрая собака. И злая-презлая; звали её Уляшин. Жилин уже наперёд прикормил её. Услыхал Уляшин, забрехал и кинулся, а за ним другие собаки. Жилин чуть свистнул, кинул лепёшки кусок — Уляшин узнал, замахал хвостом и перестал брехать.
Хозяин услыхал, загайкал из сакли:
— Гайть! Гайть, Уляшин!
А Жилин за ушами почёсывает Уляшина. Молчит собака, трётся ему об ноги, хвостом махает.
Посидели они за углом. Затихло всё, только слышно — овца перхает в закуте да низом вода по камушкам шумит. Темно, звёзды высоко стоят на небе; над горой молодой месяц закраснелся, кверху рожками заходит. В лощинах туман как молоко белеется.
Поднялся Жилин, говорит товарищу:
— Ну, брат, айда!
Тронулись, только отошли, слышат — запел мулла на крыше: «Алла, Бесмилла! Ильрахман!» Значит, пойдёт народ в мечеть. Они опять притаились под стенкой.
Долго сидели, дожидались, пока народ пройдёт. Опять затихло.
— Ну, с богом! — Перекрестились, пошли.
Пошли через двор под кручь к речке, перешли речку, пошли лощиной. Туман густой да низом стоит, а над головой звёзды виднёшеньки. Жилин по звёздам примечает, в какую сторону идти. В тумане свежо, идти легко, только сапоги неловки, стоптались. Жилин снял свои, бросил, пошёл босиком. Подпрыгивает с камушка на камушек да на звёзды поглядывает. Стал Костылин отставать.
— Тише, — говорит, — иди; сапоги проклятые — все ноги стёрли.
— Да ты сними, легче будет.
Пошёл Костылин босиком — ещё того хуже: изрезал все ноги по камням и всё отстаёт. Жилин ему говорит:
— Ноги обдерёшь — заживут, а догонят — убьют, хуже.
Костылин ничего не говорит, идёт, покряхтывает. Шли они низом долго. Слышат — вправо собаки забрехали. Жилин остановился, осмотрелся, полез на гору, руками ощупал.
— Эх, — говорит, — ошиблись мы — вправо забрали. Тут аул чужой, я его с горы видел; назад надо да влево, в гору. Тут лес должен быть.
А Костылин говорит:
— Подожди хоть немножко, дай вздохнуть, у меня ноги в крови все.
— Э, брат, заживут; ты легче прыгай. Вот как!
И побежал Жилин назад и влево в гору, в лес.
Костылин всё отстаёт и охает. Жилин шикнет-шикнет на него, а сам всё идёт.
Поднялись на гору. Так и есть — лес. Вошли в лес, по колючкам изодрали всё платье последнее. Напали на дорожку в лесу. Идут.
— Стой!
Затопало копытами по дороге. Остановились, слушают. Потопало, как лошадь, и остановилось. Тронулись они — опять затопало. Они остановятся — и оно остановится. Подполз Жилин, смотрит на свет по дороге — стоит что-то: лошадь не лошадь, и на лошади что-то чудное, на человека не похоже. Фыркнуло — слышит. «Что за чудо!» Свистнул Жилин потихоньку, — как шаркнет с дороги в лес и затрещало по лесу, точно буря летит, сучья ломает.
Костылин так и упал со страху. А Жилин смеётся, говорит:
— Это олень. Слышишь, как рогами лес ломит. Мы его боимся, а он нас боится.
Пошли дальше. Уже высожары [Высожары — местное название одного из созвездий (группы звёзд) на небе] спускаться стали, до утра недалеко. А туда ли идут, нет ли — не знают. Думается так Жилину, что по этой самой дороге его везли и что до своих вёрст десять ещё будет, а приметы верной нет, да и ночью не разберёшь. Вышли на полянку, Костылин сел и говорит: