Она повела плечами, с гордостью думая о гребнях в волосах. Уставилась на клетку. Скорее бы этот грязава загрыз своих кошек, да можно будет уйти в покои. Лечь и отдохнуть. Быть знатной, оказывается, такой труд. Лучше валяться в перистиле, болтать с рабынями, бросаясь косточками персиков в пробегающих за колоннами слуг. Ждать вкусного обеда. Правда Теренций вечно тащит в рот всякую заморскую дрянь, и ее заставляет, чтоб ела. Фу. Она передернула плечами, вспоминая склизкие ошметки в мокрых ракушках. И эти еще, с червями вместо ног. То ли дело хорошо испеченная белая булка, да чтоб побольше в ней изюма, масла сверху, да с медом. И запивать кисляком. Ну, пива еще можно, похмельнее. От него песни.
Эта рабыня, когда несла кувшин. Как-то так повернула бедро, выставила перед собой ногу. Лицо наклонила. Худая, как плеть. И что вспомнилась? Мо-ой госпо-один… жде-от тебя…
Нуба за прутьями прыгнул, уворачиваясь, и вдруг упал, подвернув ногу. Опираясь руками о каменный пол, вскочил, рыча, и тут же качнулся, отрывая от своего плеча воющий пятнистый комок.
— А-а-ах… — толпа замерла, напряженно ожидая смерти. И выдохнула, когда кошка, покатившись, поднялась на лапы и, приседая, пошла вперед, следя за движениями врага.
Техути у бокового входа, запертого на засов, жадно следил за движениями демона. Зная о зелье, отмечал, вот великан споткнулся, но сразу выпрямился, выставляя руки со скрюченными пальцами. А вот качнулся и кошка, взлетев, вцепилась в неловко подставленное плечо. Но он еще силен. Там, где не достает ловкости, он ломает зверя, и только шелковая гладкая шерсть спасает воющую тварь от участи своей погибшей подруги.
Техути нащупал рукой кошель, сжал через мягкую кожу круглый бок пузырька. Может быть мало всыпал? Две горошины в самом начале, еще одна в чашу с вином. Да хватит ли человеку-горе трех комочков медленного зелья?
Великан упал на колени и, опираясь руками, скользящими по кровавым пятнам, замотал головой. Поднял лицо, и толпа ахнула: раненая кошка рванулась вперед, обхватывая плечи и шею демона все еще сильными лапами.
Вот. Сейчас! Техути подался к прутьям, облизывая губы сухим языком. Повел шеей, не поворачиваясь — будто нахальная муха ползала там, щекоча кожу.
Алкиноя стояла в проеме арки, взгляд ее был таким же тяжелым, как бывал у ее матери, ждущей оправданий от нерадивых приказчиков. Глядя на спину и затылок Техути, девочка тоже, как и Мератос, хмурила брови и шевелила губами, о чем-то напряженно думая. Но в тяжелом взгляде не было беспокойной растерянности как у бывшей рабыни. А лишь упорная уверенность.
— Убил! — закричал кто-то, и по рядам зрителей пронесся вздох, люди повторяли, подаваясь вперед, чтоб лучше разглядеть:
— Убил. Он загрыз ее!
— Нет, еще нет.
— Да! Кровь.
— Мои деньги, — прорыдал мужской голос и все покрыл нервный скачущий смех.
Снова уставясь на возню в клетке, мужчины качали головами, начинали какие-то слова и смолкали, не договорив.
Демон кружил по клетке, держась лицом к зверю, а тот, приседая на задние лапы, поворачивал к нему морду, бил хвостом, рыкая. Не выдержав, кто-то заулюлюкал со скамьи, насмехаясь над великаном.
— Что танцы устроил? Бей!
— Порви ее!
— Откуси голову!
Хаидэ поставила ногу на каменный бортик, готовясь. Неважно, что там думает Техути и стал ли Нуба демоном…Не напороться на острия железных кольев. Лучше обежать бассейн, прорваться в калитку, отшвырнув Техути от засова.
Мысль заняла малую часть времени — будто падение медленной капли. И вдруг чьи-то руки заломили ей локти, в спину уперлось холодное острие. Вскочив рядом на бортик, мужчина в короткой тунике и перевязи с ножнами, дал ей затрещину и надежно вцепился руками в волосы, наматывая на кисть. Резко потянул, заставляя задрать лицо к далекой луне.
— Ах, стерва…
— Она, она! — хрипел позади задушенный голос, — эта сука меня. Она точно, за-заворож…
Закашлявшись, сплюнул, сипло договаривая предостережения.
— Отдохни, Гетей, не видишь, втроем держим.
Грубые руки прошлись по животу и бедрам, срывая повязку. Упал, и, отскочив от камня, булькнул, уходя в воду, спрятанный в ножны кинжал.
— Экая тварь. Может соглядатай чей? Нужно доложить госпоже.
— Нужно, нужно, — хрипел Гетей, пиная ногой лежащую Хаидэ, которой быстро стянули руки ремнем, а ноги связали ее же повязкой, — сейчас прям нужно. Ты иди, воин, поди к ней, скажи.
— Не видишь, там веселье самое. Подождем. Тащи на конюшню. Там поваляется.
Хаидэ отчаянно извивалась, но мужчины, вцепившись в связанные лодыжки, облапив поперек живота и за шею, втроем поволокли к задней стене дома. Швырнув на соломенную труху, запинали поближе к каменной стене. Стражник нагнулся, разглядывая в полумраке размазанный черный рот и блестящие глаза:
— Будешь дрыгаться, вымя отрежу, сука. Не боись, хозяйке покажем живую. А покалечить — малехо покалечим. Лежи лучше тихо.
Из перистиля, приглушенный стеной и деревянными перегородками, донесся вопль толпы.
— У-убил!
И гомон, что раздался следом, подтвердил, на этот раз схватка закончилась. Демон снова обманул свою смерть.
Звеня мечом, стражник выпрямился.
— Стерегите. Я пошел. Люблю смотреть, как эта змеища ломает кости.
— Почем знаешь? Он уже кончил двух кошек. И змея задавит.
— Не-е-е, — воин, уходя, звенел шагами и смеялся, — не, эту змеюку никто не победит голыми руками. И шкура у нее — не укусишь.
Второй стражник с завистью посмотрел вслед товарищу. Прошелся над Хаидэ, пиная ее ногой в потертой сандалии.
— Дай сыромять, — велел Гетею.
И тот побежал, кособочась, загремел за деревянной перегородкой.
Онторо кружила, отпрыгивая и налетая на черную гору мышц, билась со всего маху в гулкую огромную грудь, будто хотела расшибиться и, прилипнув, остаться с ним, навсегда. Не было смерти и жизни не было, все равно, что случалось, и что случится, и отброшенная, снова вскакивала на пружинящих лапах, бросала себя вперед, воя раззявленным ртом, судорожно раздувая черные ноздри, полные запаха крови Онторо и — его пота.
«Ну же, черная кобылица»…
Мягкий голос Белого Всадника приходил, когда ее глаза оказывались против черного лица и смотрели в хмельной глаз врага-возлюбленного. Голос подхватывал, не позволяя дрогнуть и убрать лапу с растопыренными когтями.
«Убей! У-у-у… бей!»
Но соперник был силен и все еще ловок. Когти, вспарывая черную кожу, не успевали погрузиться. Снова воющая кошка оказывалась отброшенной на каменный пол. Это не останавливало Онторо, каждый следующий удар влек ее, делая схватку желаннее и усиливая жажду убить. И умереть самой, вгрызаясь в тугое горло, захлебнуться хлынувшей кровью.
Сузились в прыжке, складываясь в одно, задние лапы, распахнулись передние, чертя горячий воздух когтями. Летя, взвизгивая до сладкой боли в мохнатом животе, она видела перед собой вдруг поплывшее лицо мужчины, и острое понимание — смерть пришла к нему, свело судорогой задние лапы. Но они уже не были нужны, она летела.
И вдруг шелковые бедра стиснули жесткие колени всадника. Перед самым лицом, за мгновение до удара, он дернул назад оседланную смерть, летящую в упоении неизбежного. Взвыв, кошка замолотила передними лапами и поддаваемая рукой демона Иму, мешком свалилась к его ногам. Вскочила, рыча.
Белый Всадник, летя на спине мускулистой стремительной смерти, держал невидимые руки раскинутыми, обнимая горячие потоки воздуха, только жесткие колени сжимали дышащие меховые бока, управляя зверем. И пусть Онторо казалось, что рядом с ней лишь его голос, но на деле ничего, кроме безумной силы и безоглядности, не позволено было ей в этой драке. Невидимая белоснежная фигура, выпрямив спину и быстро по-змеиному поворачивая красивую голову с разбросанными жгутами волос, следила за схваткой, за прыжками и перекатами врага, за толпой, что бесновалась у прутьев клетки. И за смутным шевелением позади толпы следила тоже. Белый Всадник, тонко улыбаясь, не отпускал из виду широких глаз княгини, что сперва сидела, опираясь руками о каменный бортик, потом встала, кусая губы. И вот, взлетев на барьер, почти успела поднять руки и прыгнуть, но вдруг набежавшие из-за угла мужчины скрутили ее.