Одним из двух тайных пациентов Портеуса был его друг – Эдвард Хайд. Сегодня вечером как раз он и должен был прийти.
В Хайде было нечто, приводившее доктора Портеуса в замешательство. При каждой новой встрече психиатр тщился понять, почему этот человек одним своим присутствием всякий раз внушает ему смутную тревогу. Как он записал в дневнике наблюдений, Хайд производил внушительное впечатление при своем не слишком высоком росте, был крепкого телосложения, но не толст, и тем не менее с его появлением начинало казаться, что он довлеет над тобой гнетущей, давящей тенью. У Портеуса нередко возникало чувство, что есть некая несоразмерность, какой-то диссонанс в пропорциях Хайда – голова его будто бы на несколько унций тяжелее, руки на пару дюймов длиннее, плечи чуть шире, чем нужно. Что-то в Хайде напоминало о прошлом рода людского, наводило на мысли о не таком уж древнем, но забытом предке человека, об утраченном звене, которое могло бы вписаться в дарвиновскую теорию. Впрочем, в основе этих соображений лежали не наблюдения и взвешенные выводы, а скорее ощущения и догадки на уровне интуиции.
Уродом, однако, Хайда назвать было нельзя – напротив, он обладал некой мрачной красотой. Но сквозило в его наружности нечто дьявольское, отталкивающее, заставлявшее держаться подальше. Хайд вызывал отвращение, при том что отвратительным он вовсе не выглядел. Его манера держаться была до странности спокойной – скупая речь, такие же движения и мимика, – но это спокойствие само по себе смущало, вызывало подозрение, что оно является отвлекающим маневром, маской, под которой все кипит, бурлит и ходит ходуном, что в любой момент удивительная безмятежность Хайда может обратиться во вспышку столь же беспримерного буйства.
Однако все неприятные эмоции мгновенно исчезали у Портеуса без следа, стоило Хайду завести с ним разговор. Печальная правда заключалась в том, что врач на своем жизненном пути не встречал человека добрее, чем капитан Эдвард Генри Хайд. Все, что Портеус знал о своем друге, свидетельствовало об одном: в его груди бьется сердце, преисполненное сострадания к ближним, терпящим беды и несправедливость. Кроме того, Хайд обладал отнюдь не примитивным мышлением – этот джентльмен был наделен утонченным умом и прекрасно образован.
Портеус диагностировал у друга особый вид эпилепсии, и если бы об этом узнали начальники Хайда, он немедленно лишился бы своей должности суперинтендента сыскного отделения Эдинбургской полиции. Потому Портеус предложил Хайду сохранить все в тайне. Однако были и другие, менее благородные соображения, побуждавшие доктора молчать. Течение болезни друга – странные выпадения из реальности, провалы в памяти и еще более загадочные сны, которые на самом деле были не чем иным, как буйными галлюцинациями во время ночных эпилептических припадков, – сулило честолюбивому психиатру прорыв на новые, доселе не исследованные уровни человеческого сознания.
Портеус знал, что причудливый параллельный мир капитана Эдварда Генри Хайда являет собой необозримое пространство для изучения.
Ночь за окнами потихоньку сгущалась, и доктор Сэмюэл Портеус задернул тяжелые бархатные шторы в кабинете. Затем он поднес горящую спичку к щепам в камине и уселся смотреть, как ожившее пламя охватывает поленья. Заодно мысленно напомнил себе, что к нему сейчас направляется друг, а не темное нечто, страшнее и чернее ночи.
Глава 3
Тьма окончательно сгустилась, когда явился Хайд. И в очередной раз, как всегда в первые минуты их встречи, Портеусу почудилось, что друг принес частицу ночи с собой.
По негласному обычаю психиатр притушил фонарь у задней двери, которая вела из его кабинета в сад, чтобы приход Хайда не всполошил челядь. Разумеется, все слуги в доме знали капитана в лицо – он нередко присутствовал здесь на званых обедах и вечерах, приходил и уходил вместе с другими гостями через парадный вход с улицы, а внешность у него, понятное дело, была запоминающаяся. Однако тайные визиты Хайда как пациента зачастую случались в те моменты, когда он был еще не в себе после сильных припадков, и чужие досужие взгляды, а также чье-либо общество, кроме врача, было бы тут лишним.
Так или иначе, рабочий кабинет Портеуса, под который переделали маленький флигель, был местом безопасным и надежным для них обоих. Слугам вход сюда был запрещен, за исключением миссис Уилсон, домработницы, которая приходила раз в неделю прибираться в особняке, но и она всегда должна была спрашивать разрешения у Портеуса, чтобы переступить порог флигеля.
Хайд пребывал в ажитации. Портеус ждал, что он пожалуется на очередной слишком яркий и реалистичный сон, который приснился ему прошлой ночью, а потом не отпускал весь день, занимая мысли и мешая сосредоточиться на работе. Населенное призраками иномирье его сновидений мучило и сильно тревожило Хайда, несмотря на заверения психиатра, что это одно из проявлений эпилепсии – ночные галлюцинаторные приступы вместо нормальных снов.