2. Смерть
— Книга намокла, — негромко сказал Женька. — Я её в библиотеке взял. Теперь, наверное, штраф платить придётся.
Он снял очки и стал протирать линзы краем футболки.
— Скажи спасибо, что живы остались, — зачем-то сказал я и невольно вздрогнул, вспомнив, как молнии шарахали повсюду, пока мы бежали через этот чёртов пустырь.
Хрипля взял спички и зажёг свечу. Стало чуть светлее и гораздо уютнее. Хрипля удовлетворённо хмыкнул и сказал:
— В Болгарии живёт бабка одна, Ванга зовут. Так вот, когда она малой была, в неё молния в поле ударила, и она, короче, сознание потеряла, а когда очнулась, поняла, что ослепла. Зато теперь она будущее видит. Даже Брежнев к ней ездил, и она ему предсказала, что он умрёт, и СССР потом развалится. А он, дурак, не поверил. Говорят, что если бы послушал, поверил ей, то и не умер бы. И тогда Советский Союз бы не развалился.
Хрипля умолк, и мы тоже сидели молча, слушая как снаружи неистовствует бунтующая стихия. Каждый думал о чём-то своём, и уже когда все забыли и о Ванге, и о её предсказаниях, Женька негромко сказал:
— А я бы не хотел знать, когда умру. Это же так скучно — жить и точно знать, что завтра точно наступит, а послезавтра — точно нет. Теряется всякое стремление что-то создавать. Для чего всё, если послезавтра меня не станет? Что я успел сделать? Или что успею сделать, если буду знать, сколько мне осталось? Буду ли стремиться хоть к чему-то? Или потрачу это время на поиски того, что должен сделать, но так и не найду и так после себя ничего и не оставлю? Что нужно сделать, чтобы прожить не зря?
Хрипля задумчиво хмыкнул.
— Дофига читаешь, Земля, вот тебе и лезут в голову всякие дебильные мысли.
— Почему же дебильные? — Женька улыбался.
— Ну вот я, например, даже уроки по литре делать не хочу, а не то что по собственной воле читать. Да ещё и такие толстенные книжки! Что там у тебя намокло? Какая-нибудь «Война и мир» небось? А мне вот по сараю на это чтение. И ничего! Как видишь, жив-здоров и о смерти и о смысле жизни, в отличие от некоторых, ваще не думаю. Живу легко! Зачем забивать голову этим дерьмом, если и так все умрём? Кто-то раньше, кто-то позже. Какая разница? Ну, оставишь ты что-то после себя, и что? Вот ты эти фигурки делаешь, например… — Он ткнул пальцем в нишу в песчаной стене, где были выставлены некоторые Женькины поделки. — Не-не-не, ты не подумай, я ничего не имею против фигурок, и даже наоборот — это офигенские штуки, но… всё равно вопрос: нафига? Нафига ты их делаешь? Что тебе с этого? Ты решил заполнить мир деревянными игрушками? Или хочешь, чтобы после смерти люди смотрели на них и о тебе вспоминали? Серьёзно, Земля, нафига?
Женька, всё так же смущённо улыбаясь, пожал плечами:
— Да просто… Мне нравится их делать. Разве это не причина?
— Нравится… — На Хриплином лице отразилось лёгкое недоверие. — Нравится — это когда сникерс запиваешь пепси-колой. Или когда в «Луна-парке» на американских горках жуёшь бубль-гум. А сидеть и ковырять деревяшки — это по-любому ты для чего-то делаешь. Просто пацанам признаваться не хочешь. Стопудово задумал что-то в этой своей начитанной башке и притворяешься дебилом.
Женька снова улыбнулся, но спорить с Хриплей не стал. А тот не унимался:
— Но если по правде, пацаны, то знать, когда умру, конечно, прикольно. Вы прикиньте, можно было бы вообще что хочешь делать! Хошь — с парашютом с вертика сигай, хошь — на мотыке гоняй на бешеной скоростухе. Чисто жизнь по полной. Живи, балдей и ничего не бойся. Да хоть эту вот грозу, например! С фига ли мы её боялись бы, если бы знали, что она нас не укокошит? Можно было бы гонять по пляжу и прикалываться от грохота и молний.
— Везуха тебе, Алёша, — неожиданно для всех подал тихий голос Колба. — Как-то у тебя всё просто в жизни, всё легко.
— Да офигеть, конечно! — Хрипля от удивления выпучил глаза и даже по ляжкам себя хлопнул. — Уж кому из нас тяжело живётся, так это тебе! Да, Кинг-Конг недоделанный? Тебе-то чего не хватает? Или ты тоже в этой жизни след решил оставить?
Мне не нравился тон, который начала приобретать эта беседа. Хрипля иногда позволял себе лишнего, пацаны частенько на него за это обижались, но он был отходчив и остывал так же быстро, как и закипал. А пацаны не были злопамятными — прощали. Но иной раз достаточно было просто вмешаться в беседу и слегка остудить пыл излишне эмоционального деревенского мальчишки.